Хроники внутреннего сгорания

у меня так пропал лучший друг, не увидел эту заразу,

а была там всего лишь снежинка,

маленькая снежинка под веком.

Говорила: они приходят, а потом находятся трупы,

якобы замерзших под снегом, но я-то все знаю, знаю...

А зимой она закрывала все щели и трубы,

работала из дому, ела лапшу и крупы,

не выходила на улицу — такая смешная.

Так что хватились ее весной — и ищут поныне,

запертая изнутри квартира, никто ничего не трогал...

Перед исчезновением она вроде как рисовала, и на картине

была нарисована заснеженная дорога.

4.

Не пей отворотного зелья, оно на язык горчит,

пахнет дождем на асфальте и чернильною темнотой,

те, кто его глотал, теперь слышат шаги в ночи

и иногда боятся идти домой.

Все-то заснуть не могут: скрипит кровать

и из-за дверцы шкафа глядит нездешняя жуть.

Нет, если ты решил, то зачем мне тебя спасать? —

я расскажу.

В полночь выйди из дома, лишнего не бери,

сам найдешь перекресток семи дорог,

встанешь, почувствуешь, как что-то шкрябает изнутри,

как ты неожиданно весь продрог.

Как по голой земле тени веток слегка шуршат,

тут еще ведь можно свернуть назад,

правда можно свернуть назад.

А потом посмотри на дороги поближе, и

ты увидишь следы на одной из них, и поймешь, что они твои.

Когда ты встанешь на эту дорогу, пойдешь по своим следам,

вот тут нельзя обернуться или остановиться.

И ветер будет гулять у тебя за спиною там,

и за спиной кричать — то ли призраки, то ли птицы.

Главное, не остановись, не сойди со своих следов,

иди и с каждым шагом все вспоминай в деталях,

это закон, не жалуйся, что суров —

я же предупреждала.

Кто они, сколько их, тех, кто дошел до конца,

с каждым шагом воспоминания все отчетливее и ближе,

сколько стало безумных — в желтых рубахах да бубенцах —

кто навеки черен лицом и навеки выжжен.

С каждым шагом все больше кажется,

что летишь отчаянно вниз.

Это не самое страшное — главное, не обернись.

А потом все закончится — будет поле разрыв-травы,

собирай сколько хочешь, отваром хоть руки мой,

только голоса не уйдут из твоей головы,

только по-прежнему будет кто-то дышать за спиной.

Что ж, попробуй вернуться в середину бесснежной зимы,

пробуй быт наладить, не вскрикивать по ночам.

Ну а хочешь — бросай людей, уходи в холмы.

Я же знаю — ты с ними не сможешь.

Уж лучше к нам.

5.

ночью самайна не стоит ходить в леса

лучше наружу вовсе не выходить

ночь по земле проходит темна, боса

ночью случаются всякие чудеса —

можно кого нездешнего разбудить

Это неправда, мы сидели, мы пили вино у костра,

считали звезды в глухом болоте небес,

было обычно: дым едок, земля сыра,

я поднялся. И ушел незаметно в лес.

Я сидел на склоне холма, откидываясь спиной

на тонкое дерево, и ни единой мысли в моей голове,

только мрак — тяжелый, густой, земляной,

только капли дождя на пожухлой траве.

Знаешь ли, что такое одиночество? Нет?

Так и не суди одинокого подлеца.

Нет такой тьмы, которая не имела бы цвет,

нет такой тьмы, у которой не было бы конца.

Только иногда забываешь про завтра и про вчера,

и она становится гуще и липче желтка.

Просто я обернулся — а в холме напротив была дыра,

и еще из нее доносилась

му

зы

ка.

Как же бываешь — неповоротлив, тяжел,

звуки доносятся словно из-под стекла...

Просто я так и не знаю,

кто оттуда ушел,

вот потому я не выношу зеркала.

Кто возвратился — я или мой двойник?

Кто я такой и как мне себя найти?

Странные сказки в мыслях живут моих,

странные цветы растут на моем пути.

И отзываются странно мне города —

чудится, что кричит сова или выпь.

И по ночам так тянет —

а я не знаю куда.

И прижимаюсь к стеклу. И хочется выть.

ПОДМЕНЫШИ

ГОРОДСКИЕ ЛЕГЕНДЫ-1

...а была весна, зацветали вишни, ветер лепестки уносил с земли. Шел он по проспекту, а где-то выше — теплые ветра к нему птиц несли. И по стенам солнечные котята — прыгали, и музыка по дворам, и на перекрестке слепой, патлатый, гитарист такое что-то играл...

( Он потом искал по всему инету эту песенку из капель, ветвей и рос... Есть такие песни, которых нету: вроде детских — не отыщешь, когда подрос).

А она сидела на тротуаре, и смеялась, и брызгалась рыжиной, и звучала в ветре, весне, гитаре, в этой странной песне — восьмой струной. И такая живая — чуть-чуть живей всех, кто оборачивался и щурился.

Так бывает — на картинах лица людей

настоящее чем те, что на улицах.

Грызла яблоко — откуда б оно в апреле, свежее, прозрачное, наливное, и смеялась, и улицы в такт звенели, не бывает, мол, ни старости, ни покоя. Улыбнулась, прищурилась, в руки бросив — мол, попробуй, не боишься волшебных яблок?

Надкусил.

Увидел, как окна глядят раскосо,

как качается в луже прошлогодний листок-кораблик.

Как растет трава понемногу в асфальтовых щелях, как сияет небо из расплавленного металла. А она сидела — и вдруг исчезла. Да и песенка доиграла.