Хроники всего мира: Время расцвета

Мать о смерти дочери не узнала – она скончалась тремя днями позже. Чтобы ослабить мучительный сухой кашель, доктор назначил фрау Хубер экстракт опия для подкожных инъекций, а назавтра решил добавить камфорный бензоин. Виктория никак на изменения лечебной тактики не реагировала: она то металась в бреду, то замирала на больничной койке, закрытой с четырёх сторон белыми покрывалами, лежала так неподвижно, словно мраморная статуя. Утром в субботу, схоронив крошку Фанни, Эмма с тяжёлым сердцем пошла в госпиталь, чтобы узнать о состоянии её матери. На дверях к этому времени вывешивали списки умерших за сутки, в котором она и нашла имя Виктории Хубер, тридцати шести лет от роду. Какое-то тупое разочарование овладело Эммой Остерман – нет, не будет больше никогда хороших новостей, не будет ничего радостного в её жизни, лишь только боль, потери и страдание. Плечи её, и без того согбённые под тяжестью испытаний, опустились, и она пошла прочь от госпиталя – к конторе гробовщика.

Теперь, увеличив своё кладбище ещё на двух человек, Эмма ходила по воскресеньям к часовне Иоанна Непомуцкого с окаменевшим нутром. Могилку Фанни было видно издалека благодаря Тете, синим пятном выделяющейся на снегу. Под двумя крестами – побольше и поменьше – покоились мать и дочь Хуберы. Однажды Эмма поправляла слониху, съехавшую от выпавшего за ночь снега, и вдруг её прорвало, и она зарыдала над мягким игрушечным тельцем, оплакивая сразу и маму, и Феликса, и Уллу, и шефа, и бедных девочек, умерших от какой-то нелепой болезни. Слёзы лились долго, безостановочно, и Эмма чувствовала, как постепенно разжимает свои кольца тот самый питон горя, который сжал ей рёбра после маминой смерти, от чего целый год она не могла ни вдохнуть, ни закричать. Питон уползал в свою чёрную нору, оставляя Эмму в одиночестве, наедине с могилами, разбросанными по всей империи…

* * *

Соседка напротив скрипнула во сне зубами, от чего Эмму передёрнуло. К ноябрю, когда окончательно стало ясно, что разваливается всё вокруг – и надежды на победу, и её собственная жизнь, и даже империя, Эмму Остерман снова вызвали к Колсману. Альфред коротко объяснил, что поскольку она долгое время служила личным помощником графа, он хотел бы лично объяснить свою позицию. Да-да, безразлично покивала она в ответ. Ей было всё равно, что с ней будет, и какие ещё каверзы приготовил ей господин генеральный директор. Дело в том, продолжал тот, что после смерти Хуберов невозможно сохранить за фройляйн Остерман отдельный дом, так как список семейных на проживание в коттеджах достаточно велик. Он предлагает ей освободить помещение и переехать в женское общежитие, «потому что так будет целесообразнее».

– Понимаю, не по рангу, – сказала Эмма, поднимаясь, и вышла из кабинета.

Всю купленную мебель, посуду и даже тканый коврик, который ей подарил Эрнст, она оставила в старом доме. В общежитие Эмма взяла лишь одежду, связку книг, фотографию Остерманов и портрет Яблонски. Они с Леманном шагали по растаявшей снежной каше к зданию, где жили одинокие работницы компании Цеппелина. Эмма несла книги и портрет, завёрнутый в пару слоёв коричневой бумаги, а Эрнст нёс два чемодана, саквояж и через плечо перекинул пару шляпных коробок, связанных между собой шпагатом. Он говорил о каких-то новых придумках, но Эмма слушала его вскользь:

– … если бы не крушение L 70, в котором погиб Штрассер, ах, лихая голова, то, конечно, Хуго и по сей день был бы в Альхорне. Но теперь есть кому противостоять Колсману, который всё рвётся разделять и властвовать. Он говорит о диверсификации как о волшебной пилюле, хотя всему правлению понятно, что мы ещё не выбрали потенциал дирижаблей! Мы вот вчера с Максом опять вспоминали мечту Цеппелина перелететь через Атлантику. И сейчас, поверь мне, Эмхен, для этого есть все ресурсы. Да, конечно, после перемирия флот расторгнет с нами контракты, я думаю, что даже есть риски того, что нам запретят производить дирижабли. Но наверняка речь пойдёт только о военных машинах, а значит, технически возможно сделать гражданский корабль для трансатлантических перелётов! Эмхен, ты только вдумайся – человек сможет одолеть океан всего за несколько дней. И, что немаловажно, Эккенер всей душой нас поддерживает!

Теперь, лёжа в ночи на новой неудобной койке, Эмма вспоминала этот разговор. Да, она так и не стала за эти годы ближе к небу. Но отчего-то при мысли о беспосадочных перелётах через Атлантику у неё открывалось второе дыхание.

Слониха Тете, германская мануфактура Steiff (производитель тех самых мишек Тедди), 1908 год. На пуговице в ухе тоже выдавлен слоник.

© Helscho1947 | catawiki.com

Захоронения германских солдат и офицеров в 1914 году на старом кладбище Гумбиненна (в настоящее время – город Гусев Калининградской области). Эта девочка в белом, сама давно несуществующая, – какая-то неподдающаяся описанию метафора.

© Bartko-Reher | oldthing.de

Некрологи в германских газетах времён Великой войны.