Покуда начальство спорило, Эмма собирала кипы бумаг, сортировала их по производственным вопросам, подшивала в папки и собирала в лёгкие алюминиевые ящики, которые хотя бы частично компенсировали тяжесть груза при транспортировке. Она знала, с каким трудом экипажи и конструкторы борются за каждый килограмм, как взвешивают дирижабли перед стартом, выявляя безбилетников или незарегистрированный багаж. Леманн договорился о лимите необходимых ему документов, и задачей Эммы было скомпоновать груз так, чтобы ещё остался запас на её личные вещи. Основных предметов одежды и быта она и так лишилась во время переезда с площади Вильгельма в общежитие, поэтому планировала ограничиться самым необходимым, решив, что докупит зимнюю одежду на месте. В публичной библиотеке Эмме нашла старенький том энциклопедии Брокгауза, из которого вычитала, что зимы в Огайо суровые, и температура может опускаться до минус двадцати по Цельсию. Всё равно с одёжкой не угадаешь, подумала она, а там местные подскажут. Мысли о грядущей поездке её ужасно захватили, и больше всего она думала не о самом переезде, а о первом своём полёте по воздуху – да сразу через океан. От страха в животе появлялся узел, хотя высоты Эмма никогда не боялась, но случай с Феликсом не прошёл зря, и она, бывало, по ночам просыпалась вся в поту от ужаса. Но отменить переезд или пересечь Атлантику пароходом ей даже в голову не приходило. Теперь, когда ей выпало мало того, что перебраться в Соединённые Штаты, ставшие воплощением всего нового, так ещё и, наконец-то, она чувствовала себя более чем заслуженным винтиком в общей машине – Эрнста Леманна назначили вице-президентом «Гудиер-Цеппелин», а выполнять обязанности его помощницы было ответственно и, чего уж там, весьма лестно.
Пока Эмма Остерман перепечатывала нужные документы, покуда множились в крохотном архиве блестящие ящики с уже готовыми копиями, наступил тысяча девятьсот двадцать четвёртый. В России, ставшей теперь Советским Союзом, умер главный большевик – Ленин, в Мюнхене закончился судебный процесс над Гитлером и Людендорфом после неудавшегося переворота, из-за которого Эмма с Эрнстом сильно повздорили в своё время, в быт проникло радио, сначала робко, а потом всё настойчивее, всё уверенней, летом Эмма оплакала кончину Кафки, чьими рассказами, бывало, зачитывалась по вечерам, а когда появились рейхсмарки в дополнение к прошлогодним рентным деньгам новый LZ 126, наконец, был готов. Казалось, Людвиг в этот раз превзошёл сам себя: то ли так благотворно на него повлияла женитьба, то ли огромное количество новых технологий сошлись в одной точке, тем не менее, все на верфи сходились во мнении, что «сто двадцать шестой» – особенный. Иногда Эмма заходила в ангар в поисках Леманна и замирала перед серебристым гигантом, не веря, что именно он понесёт её через Атлантику туда, в новую жизнь. Испытательные полёты проводил сам Эккенер по привычным внутренним маршрутам: вдоль озера в Мюнхен, потом в столицу. Пару раз машину поднял Эрнст и потом взахлёб рассказывал помощнице о своих впечатлениях при управлении этаким исполином. Через несколько недель Хуго счёл «цеппелин» достаточно проверенным и распорядился экипажу готовиться к транспортировке и передаче Штатам судна. Вылет назначили на одиннадцатое октября.
* * *
Всю ночь перед вылетом на озере бушевал ветер – первая ласточка смены сезонов, и Хуго решил перенести старт на следующий день. И точно, именно шквалистый ветер раздул непогоду, низкие тучи, и к вечеру воскресенья небо стало ясным, а звёзды чистыми хрустальными каплями засияли на тёмном бархате ночи. Эмма с Эрнстом ночевали прямо в кабинете: шеф уступил ей диван, а сам улёгся на стульях вдоль стены. В четыре утра поднялись, сполоснули лица и пошли по асфальтовой тропинке через уже оживлённую верфь к открытому ангару, где в свете огней тускло сиял оболочкой «сто двадцать шестой». Эмму захватило волнение скорого путешествия, и сердце её замолотило прямо в лиф, как будто хотело вырваться на свободу. Леманн прошёл внутрь, а её велел дожидаться на улице, пока корабль не выведут из ангара и не объявят погрузку.