Хронология воды

Принявшись за литературоведческий текст — а этот жанр был канонизирован мужским академическим миром, — я почувствовала себя палачом. Убийцей. Предательницей. Абьюзеркой. Я спала с тремя своими профессорами — двумя мужчинами и одной женщиной, — думаю, в попытке вернуть свое тело в дискурс. ЭЙ. А как насчет тела? Шумного, влажного, вероломного тела, будто стертого возвышенными мыслями? Так это не работало.

КОНЕЧНО я думала о том, чтобы бросить аспирантуру. Я оплатила билет и прокатилась. Так? Половина из тех, с кем я начинала учиться, забили на университет. Мне не нужно было становиться ученой. Но что-то меня удержало. Какой-то внутренний поединок у меня под ребрами с серым веществом. Какая-то женщина внутри меня, с которой я никогда не встречалась. Знаете, кто она такая? Мой интеллект. Я открыла дверь, а она стояла на пороге — в нахально-красных очках для чтения, в узкой юбке, с кожаным рюкзаком, — и я подумала: кто ты, черт возьми, такая? Приняв защитную позу и осторожно косясь на нее из-под прикрытых век. Берегись, женщина.

На что она ответила: я Лидия. У меня есть страсть к языку и знанию, которые взорвут твой мозг. И я собираюсь написать диссертацию.

Ага. Конечно. Ну как скажешь. А, вообще-то, откуда ты взялась?

О, я думаю, ты знаешь. От твоего отца. А теперь давай, открой эту сраную дверь.

Отец. Чей ум был занят искусством, архитектурой, классической музыкой и кино. Чей интеллект тек по рекам моей крови. Вот тогда эти две «я» и встретились. Та, которую я сама же заставила уйти из дома и пробивать себе дорогу в жизни, и та, с которой я никогда не была знакома или даже не подозревала о ее существовании — разве что она пряталась у меня в руках, в моих пальцах, словно прибитая к земле мечта. Дочь своего отца.

«Я женщина, которая говорит с собой и врет».

Той ночью, когда я оставила позади вагоны всякой херни, мое сердце билось перед компом как бешеное. Первая книга выплеснулась из меня с бурным потоком всего, что прежде подавлялось. Словно внутри оторвался тромб. Мои руки пришли в ярость. Слова изверглись фонтаном из всего моего тела, из всей моей жизни, из жизней всех женщин и девочек, чьи истории застряли у них в глотке. Ничто не остановило бы текст, что вырвался из меня. Руки, плечи, лицо — всё это, в синяках и порезах, дико болело после того, как я выпрыгнула из поезда — или из своего брака — или из самой себя, — но той ночью я писала рассказ за рассказом. Не нужно было выворачиваться наизнанку. Только слова, только мое тело. Я видела, что творится под моей кожей. Я писала до изнеможения. Пока не получилась книга.

Пока и кожа моя не начала вопить и петь.

КОРОТКАЯ ИСТОРИЯ

Итак, моя первая книга рассказов опередила диссертацию и ушла в печать. Меня опубликовало независимое издательство. Из тех, которым плевать, насколько далеко ты уплыла от литературного мейнстрима. Я назвала книгу «Ее другие рты». В каждом тексте с телом происходили опасные вещи. Потому что, вообще-то, они происходят. Происходили. И я знала, как об этом рассказать. Мое тело состояло из слов.

Диссертацию я тем не менее дописала. По ощущениям — всё равно что прошла сквозь огонь. Всё по жести. Я назвала ее «Аллегории насилия». По какому-то странному стечению обстоятельств ее тоже напечатали. Мне до сих пор кажется, что это произошло с кем-то другим. Но вышло нечто удивительно хорошее. Две «я»? Мы начали узнавать друг друга. Я-интелектуалка и я-плоть-и-кровь начали тусить вместе. Расчесывать друг другу волосы. Принимать ванны с пеной, рисовать друг у друга на спинах картинки мылом и чокаться бокалами по вечерам.

Но за это пришлось заплатить.

На одиннадцатый год брака с Дэвином я была преподавательницей чего-то там, со степенью PhD и публикациями. Но женщина, которую я впустила в дом, разрушила прежнюю меня. Ее сумасшедшая интеллектуальная сила поглощала. Мне хотелось не трахаться, а читать. Хотелось не превращаться в мумию по вечерам, а путешествовать по странам идей, думать и взрывать мозг мыслями. Хотелось не напиваться до бесчувствия, а писать. Еще одну книгу. Муж обернулся капризным неуправляемым ребенком. Утопленником. И хотя моя любовь к нему не прошла, она погрузилась в какое-то глубокое темное пространство.

Жизнь Дэвина, на алкогольном топливе и тяге к женщинам, вся ушла в койку. В одной из первых заграничных поездок без меня он нашел себе чужую постель. Пока он был во Вьетнаме, я ждала возвращения слова «муж». Днями и ночами. Десять недель. Одним утром я просто не встала с кровати. И не вставала днями и ночами. Когда надо было помочиться — мочилась. Когда чувствовала голод — плакала. Когда не спала — лежала среди белой пустоты. По вечерам я подъедала маленькие снотворные таблетки. Чему-чему, а этому мама меня научила. Больше и больше таблеток. Засыпая, я надеялась умереть.