Хронология воды

Конечно, это не просто курорт. Салишские языки относятся к семье индейских языков Тихоокеанского Северо-Запада. Их отличает флективность — развитое словоизменение, а еще удивительные стечения согласных. Одни салишские языки вымерли, другие — на грани исчезновения. Девочкой я ничего об этом не знала. Но само слово «Салишен», в отличие от прочих, почему-то заняло у меня в голове и сердце особенное место, и так у него появилось еще одно, секретное, значение. Иногда в детстве, когда мне было больно, или страшно, или меня захлестывала злость, я закрывала глаза и шептала: «Салишен, Салишен». Надеясь, что оно волшебным образом изменит семейный кошмар.

Мы снова переехали в Орегон, когда моему сыну было чуть больше семи лет. Однажды я отвезла их с Энди в Салишен. Я не знала, чем это может обернуться. Возможно, возвращение не принесло бы мне ничего, кроме печали, ведь мы ехали на океан моего детства. Но я верила в притяжение океана. Примерно в полутора километрах от курорта, когда мы миновали эстуарий и свернули к поросшему пихтами холму, в центре которого стоит Салишен, у меня отпустило сердце. Дело было не в курорте. Дело было в самом слове. В просторе океана или в покое, некогда даровавшем ребенку новую надежду. Я опустила створку окна и окунула лицо в соленый воздух. Сын волновался, но не понимал отчего.

Энди сказал:

— Ну что, это оно?

— Да, — подтвердила я. — Это оно, то самое место.

Мой сын никогда не бывал в таком шикарном месте, так что первые десять минут он в своем маленьком детском восторге носился по комнате и пританцовывал. Потом нашел в шкафу белые махровые халаты, разделся догола, завернулся в один из них, вышел на балкон и произнес:

— Вот это жизнь.

Потом мы все спустились в бассейн. Бассейн моих детских надежд. Майлз не переставая твердил «Салишен». Слова удерживают на своих маленьких спинках целые океаны.

Восторг.

Слово. Акт воображения. Я, Энди, Майлз. В бассейне мы работаем над Майлзовой техникой плавания. Муж тоже плавает, ложится на воду и смеется, ныряет, как ребенок, от хлорки у него текут сопли. Но он не обращает на них внимания. И спокойно забирается на глубину.

Мы с Майлзом в бассейне Салишена играем. Обычно он сам изобретает водяные игры, и все они связаны с тем, чтобы держать голову над поверхностью. Но в этот раз он говорит, что придумал очень важную игру.

— Ладно. А что за игра? — спрашиваю я.

— Я собираюсь погрузить под воду всю голову, целиком, — объявляет он.

!

Я киваю и молчу, стараясь не спугнуть момент. Подхожу ближе, чтобы подхватить его и быстро окунуться вместе. Безболезненно.

— Нет, — протестует он. — Ты оставайся там и погружайся, а я буду погружаться здесь, и мы будем смотреть друг на друга и стараться не дышать как можно дольше.

!

— Окей, — говорю я.

Мое сердце!

На нем плавательные очки. Он зажимает нос одной рукой, а на другой растопыривает пальцы — будет загибать их, считая.

Раз.

Два.

Три.

И он делает свой самый глубокий вдох. И опускает голову под воду. Полностью. И я тоже. Я вижу его сквозь голубую воду. Его прекрасную подводную голову. Впервые. Он держит дыхание. Магия.

Вынурнув и глотнув воздуха, мы оба смеемся, и я говорю, как горжусь им, и он брызгается, и к нам подплывает Энди, и мы все вместе заключаем друг друга в объятия. Ну знаете, как люди обычно дурачатся на каникулах.

— Еще! — просит Майлз.

И мы погружаемся снова. И снова, и снова.

В этой воде с ними обоими — мальчиком и мужчиной — у меня перехватывало дыхание. Я сама себе не верила. Это — семья. И она моя.

Такая маленькая и нежная вещь — простота любви.

Я учусь жить на поверхности земли.

ПО ТУ СТОРОНУ УТОПЛЕНИЯ

Мне интересно. Кто болел за меня?

Наверное, впервые с моих четырнадцати я смотрю видеозаписи, снятые на «Супер-8». Соревнования. Снимал отец. Много, много снимал. Кассеты тихо лежали в картонной коробке, нетронутыми, с 2003 года, в котором умер отец, — через два года после мамы. Я помнила об этих записях. Они хранились в гараже. Просто до сих пор я никогда… не поднимала их с глубины.

Не знаю, как точно описать вам, на что это похоже — смотреть на маленькую женщину, жизнь которой состоит из плавания. Я имею в виду, оттуда, откуда сейчас на нее смотрю я. Наблюдать, как она это делает. Может, она уплывает от чего-то? Или к чему-то плывет?

Хотя сюжет там один и тот же — я либо выигрываю соревнования, либо проигрываю в них, — есть кое-что еще, чего вам не будет видно.

Вот что вам незаметно: как много. Как много километров мне пришлось проплыть, чтобы вернуться в простой хлорированный бассейн, где я могу… просто быть.

Сейчас я хожу плавать три, иногда четыре раза в неделю. В Клакамасский аквакомплекс рядом с домом. Это место я ощущаю… как нечто, что больше всего остального напоминает мне дом.

Люди на соседних дорожках не спортсмены. Хотя время от времени сюда заглянет профессионал, и тогда в моем теле — ничего не поделаешь — тут же проснется азарт. Я буду соревноваться до последнего. Мы обычно не разговариваем — только киваем друг другу в конце, словно обмениваемся чем-то сокровенным.