Хронос и Деймос (СИ)

Сейчас, будучи и сам далеко неслабым волшебником, Деймос осознал, насколько силен был директор Хогвартса. Он не считал нужным скрывать ослепительно-яркую ауру, воздействовавшую на всех без исключения. К нему тянулись дети, его уважали коллеги и боялись враги. В юности Гарри Поттер почти молился на этого человека, считая истиной в последней инстанции. Теперь, по трезвом размышлении, нельзя было не признать наличия у Дамблдора и мудрости, и умения ладить с людьми, и даже глупо было отрицать искренность его стремления к победе над врагом. С точки зрения «на войне все средства хороши» Альбус был абсолютно прав, как и любой полководец, отправляющий солдат на смерть.

На фоне величайших свершений этого человека как-то забывалось, что солдаты долго и упорно готовились к войне, делая ее своей профессией осознанно, зная, на что они идут. Он же, Гарри Джеймс Поттер, так и не простил кумиру своего детства ни предательства, ни чулана под лестницей, ни белых пятен в собственной родословной, ни разграбленного дома Блэков, в который многоуважаемый директор пригласил всякий сброд, непонятно каким правом руководствуясь. Теперь же к довольно длинному списку претензий прибавился еще Северус, вынужденный шпионить и рисковать, лгать, изворачиваться и убивать. Его, Дамблдора, смерть Снейпу многие так и не простили, за глаза по-прежнему называя убийцей и предателем. Ну и так, по мелочи, вроде лжи о том, как Гарри Поттер выжил, и почему.

Северус величественно опустился на стул около подозрительно довольного блондина в темно-синей мантии и вполне благосклонно выслушал его восторги. Дамблдор что-то вещал, взорвал хлопушку, пристально оглядев зал и буквально на мгновение дольше задержавшись в том месте, где стоял Деймос.

«Чуешь, Альбус? Еще бы тебе не чуять. Только вот ауру я спрятал, сознание очистил, а сквозь эту мантию не видит даже Госпожа, куда уж тебе. Помнится, ты как-то пытался меня убедить, что ты чуть ли не в соседней комнате мышь под плинтусом видишь через две стены. Но вот только врал ты, по-моему».

Пир начался, все веселились, а Деймос не сводил глаз с Северуса, с ужасом понимая, что этот смазливый блондинчик, так рьяно вьющийся вокруг него… совершенно точно не просто коллега.

«А чего ты хотел, Поттер? Пропасть на семь лет и ждать, что он тут плачет в подушку? Ему тридцать, как тебе сейчас. Стал бы ты тосковать об увлечениях юности? Да ты их лиц сейчас не вспомнишь. А этот… Дерек рядом. У него прекрасные синие глаза и мягкие волосы. Наверняка он уютно прижимается во сне и многое ему позволяет. Тебе же, Поттер, никто ничего не обещал, а во время страстного секса чего только не скажешь. Даже «люблю». Что ты дал Северусу, кроме бесконечной надежды, которая почти никогда не оправдывалась?»

Дерек Томпсон тем временем незаметно для всех положил руку Северусу на колено. Так, будто имел на это право, так, будто…

«Что там болтали у нас о предшественнике Квирелла? Что предыдущего преподавателя, занимавшего эту должность, пришлось списать, пока у него еще остались в наличии хоть какие-то конечности? Я, кажется, знаю, куда делись недостающие. Их откусило чудовище, в которое я вот-вот превращусь! Надо уйти. Надо, но… Северус так невозмутим, будто это самое обычное дело - у меня на глазах… Мерлин, да я сейчас разнесу тут все к Мордреду! Интересно, в Истории Хогвартса упоминается о том, что накануне поступления в школу Великого Гарри Поттера, ее пришлось спешно восстанавливать из руин?!»

Деймос, закрыв глаза, досчитал до двадцати, после чего легко коснулся любимых волос, выглядевших сейчас удивительно неухоженными, и вышел в открытые двери Большого зала.

На Гриммо не хотелось – дом давно заброшен, да и щемящая тоска и боль, поселившиеся в сердце при виде холеной белой руки на темной ткани брюк, там только бы усугубилась. Поэтому Деймос побрел на Астрономическую башню. Когда его утянет в настоящее, было неизвестно, но очень хотелось верить, что скоро. Он понял, что не сможет сдержаться, пойдет утром в Большой зал на завтрак, чтобы еще раз увидеть Северуса, и будет придирчиво всматриваться в его лицо, пытаясь различить залегшие под глазами тени, смягчившиеся складки у губ и томно-ленивую негу в каждом движении, так хорошо знакомую ему. Тогда Деймос любовался своим юным любовником, наслаждаясь видом его зацелованных губ, плавностью движений, хрипотцой в голосе, сорванном от криков. Так хотелось вернуться туда, в прошлое, чтобы снова иметь право целовать его, ласкать, пересчитывая губами каждый позвонок.

«Ты был прав, Северус. В том, что не ждал меня, в том, что не захотел жить мечтой и просыпаться в холодной постели. Дерьмовый из меня вышел муж. Ни уму, ни телу, ни делу».