Хрупкая прочная связь

— Продолжай, — пробормотал я, стараясь не засыпать, потому что боялся заснуть и проснуться в пустой камере один. Страшно даже было такое представить.

— Был один мальчик по вызову, который работал на Рего Джеймса. Помнишь его? Джеймса?

— Помню… он умер в программе по защите свидетелей.

Какой-то парень из прошлого узнал Джеймса на улице и последовал за ним домой, вломился и зарезал кухонным ножом. Мы могли бы учитывать прошлые связи тех, кого помещали в программу защиты свидетелей, но было невозможно проверить каждого человека в городе. Просто нереально.

— Я об этом не знал. В общем, я часто бывал в клубе Джеймса в центре города, когда был не на службе, и однажды вечером пошел посмотреть на мальчика, который мне нравился, Билли Донована, и в середине встречи ворвался Рего с другим парнем, которого я иногда там видел.

Войно глубоко вздохнул, будто оказалось трудно сказать следующую часть, и начал расчесывать пальцами мои волосы.

— И вот он бросает незнакомого мне парня на кровать рядом с Билли и стреляет в них одного за другим.

Я мог представить себе Войно: замершего, испуганного и с брызгами крови по всему телу.

— А потом до меня дошло, что Джеймс не один. И тогда я впервые встретил Хартли.

Вот и сложилась вся история.

— И как раз перед тем, как Джеймс собрался всадить в меня пулю, Хартли его остановил и сказал, что я коп. Очевидно, первый убитый Джеймсом парень, которого я раньше видел в клубе, был из отдела нравов и работал под прикрытием.

— И что же ты сделал?

— Передвинул оба тела, чтобы все выглядело так, будто Адамс — тот самый коп — и Билли были знакомы, и Адамс застрелил сначала Билли, а потом и себя.

— Но?

— Но в каждой комнате клуба Джеймса были установлены камеры, и думаю, что он отдал запись Хартли на хранение.

— Зачем?

— Не знаю. Может, у Джеймса было что-то на него.

Возможно.

— Если эта история всплывет, моей карьере в ФБР придет конец.

— Тебя посадят в тюрьму, — произнес я. — И ты это прекрасно знаешь. Ты стал соучастником преступления.

— Да.

Я знал, почему он мне все рассказал. Я смертник. Бояться было нечего.

— Почему ты меня кинул после пары встреч? — спросил Войно.

Самое время поговорить о личном — когда человек, которого ты хотел, голым прикован к койке.

— Нет, — ответил я.

— Что «нет»? — спросил агент, приблизившись к моему лицу и коснувшись губами уха.

— Нет, мы не будем разговаривать. Пошел ты.

— Я…

— И между прочим, — почти прошептал я, а на глаза навернулись слезы. — Я вытащил бы тебя отсюда. Не бросил бы тебя здесь умирать.

Войно быстро встал и отошел.

— Я ничего не могу сделать. Он меня убьет, если попытаюсь тебя освободить.

— Хорошо, — глотая слезы, ответил я. — Тогда мы знаем, чем все закончится.

— Ты идиот. Я могу скрасить твое время тут.

— Мне ничего не нужно, — прорычал я и услышал, как открылась дверь.

— Что происходит? — неодобрительно поинтересовался Хартли. Его парадные туфли стучали по цементному полу, издавая громкий царапающий звук, так что было понятно, когда хирург остановился рядом с койкой. — Что ты здесь забыл?

— Хотел кое-что объяснить Миро.

— Ему ничего от тебя не нужно, — заверил Хартли. — Нам нужно побыть наедине.

Войно быстро вышел из камеры. Хартли присел на корточки рядом с койкой и склонил голову набок, теперь мы смотрели друг на друга.

— Тебе сломали нос, когда избивали, но я его вправил, так что проблем с дыханием быть не должно.

— Ладно.

— Я наложил шину на твой безымянный палец и мизинец левой руки, потому что один из мужчин их сломал. Я все остановил, когда понял, что произошло.

— Спасибо, — отчаянно пытаясь сохранять спокойствие, сказал я.

Приближался приступ паники, я знал, потому что в детстве приступов было довольно много. Прошли годы, но признаки были налицо: тошнота, учащенное сердцебиение, ощущение, будто тебе жарко и холодно одновременно и черные точки перед глазами. Если я не смогу отдышаться, то окажусь в настоящем аду.

— Вчера я выпил немного твоей крови, а позавчера съел кусок мяса с твоего плеча. Извини за рану.

Боже.

— Бывает, — ответил я, удерживая внутри отвращение и страх.

— Изначально я хотел содрать с тебя всю кожу, но это гораздо труднее, чем снимать кожу с отдельных частей тела, и занимает слишком много времени.

Желудок скрутило в тугой узел.

— Конечно, у меня под рукой есть пентобарбитал и тиопентал, я бы ввел тебя в кому раньше, чем сделал что-либо подобное.

— Я это ценю.

— Знаешь, я думаю, лоразепам, который я тебе даю…

— А какое другое название лекарства?

— Ативан или Орфидал.

— Ативан, — повторил я. — Знакомое слово.

— Что ж, думаю, я даю тебе слишком много. Ты слишком спокоен. Совсем не боишься?

— Я смирился, — солгал я.

Если бы я увидел хоть малейший шанс выбраться, то воспользовался им без раздумий. Проблема была в том, что после избиения и кучи успокоительного я не чувствовал свое тело и не был уверен, что смогу выбраться.

— Так не годится. Я хочу слышать, как кое-кто умоляет.