Хрупкий разум. Нейропсихолог о том, какие сбои происходят в мозге и как это меняет личность человека

Мануэлу поместили в психиатрическое отделение на два дня. После нескольких неудачных попыток приемной семьи найти ее и проникнуть в ее дом, они, наконец, получили доступ по постановлению суда. Мануэла жила среди мусора, тысяч газетных вырезок и множества бутылок с алкоголем. Когда она прибыла в больницу, пришлось провести дегельминтизацию и сбрить волосы. Она стала почти неузнаваема для своей приемной матери. Все долгое время считали, что эта молодая женщина – алкоголичка и психопатка, но те часы пребывания в больнице помогли кому-то увидеть в ее поведении признаки, достаточно нетипичные для проведения дополнительных обследований. Результаты показали, что Мануэла страдала болезнью Хантингтона. Когда я сел с ней, хотел объяснить ей ситуацию.

Затем она задала много вопросов и один особенно привлек мое внимание:

– Итак, доктор… эта болезнь, возможно, тоже была у моего отца или матери?

– Да, Мануэла, без сомнения.

– Итак, доктор… если бы у моей матери было такое заболевание… может быть, она решила отдать меня на удочерение, потому что поняла, что сходит с ума и не сможет обо мне позаботиться?

Я бесконечно улыбался про себя. Кто знает, может быть, конечно, может быть.

– Да, Мануэла, я убежден, что твоя мать любила тебя безумно, настолько, что, когда она поняла, что с ней что-то не так, она передала тебя кому-то, чтобы тот позаботился о тебе так, как она никогда бы не смогла.

Мануэла улыбнулась и снова спросила:

– А как называется болезнь, которая у меня есть?

– Трудно произнести, это называется болезнь Хантингтона.

Болезнь Хантингтона. Когда всю свою жизнь посвятил болезни Хантингтона, ты прекрасно знаешь, что практически никто не может правильно произнести название, а тем более написать его. В запросах, которые получаем в письменной форме или по почте, часто упоминаются «Хучинтона», «Хинконга», «Хатингона» и так далее.

Затем Мануэла взяла листок бумаги, похожий на один из тысяч листков, которые были у нее дома, и написала это слово.

Я встречал сотни людей, которым впервые назвал это слово или которые слышали его всю жизнь, и никто никогда не писал его правильно с первого раза. Никогда не пойму, как Мануэла это сделала.

Герминия

Много лет назад я осматривал женщину, страдавшую вирусным энцефалитом, вызванным опоясывающим герпесом. Обычно этот вирус не влечет за собой серьезных осложнений, но в определенных случаях может поражать нервную систему, запуская процесс воспаления и необратимые поражения головного мозга, которые во многих случаях заканчиваются несовместимостью с жизнью или оставляют серьезные последствия на всю жизнь.

Герминия была большой любительницей живописи, художницей. Любителем, которой нравилось писать натюрморты и морские пейзажи настолько реалистично, насколько это было возможно. На самом деле в ее картинах не было ничего особенного. Когда я обследовал ее, она уже не могла этого делать с той легкостью. Она знала, что я имел в виду, когда просил нарисовать дом или велосипед, но не смогла воспроизвести эти ранее известные формы. Но Герминия продолжала писать, хотя ее стиль полностью и навсегда изменился.

Потом ее муж достал из картонной папки несколько фотографий и показал их мне:

– Посмотрите, доктор, так Герминия рисовала несколько месяцев назад…

– …и вот как это выглядит сейчас.

И показал мне картину ниже. Как только я взглянул на это звездное небо, в голову пришла мысль: «Рисуй как Ван Гог!»

Действительно, Герминия больше не могла рисовать, как раньше, но последствия болезни превратили ее живописный стиль в нечто гораздо более качественное и напоминающее одного из величайших гениев, также страдавшего неврологическим заболеванием, такого как Ван Гог.

Он пришел из Африки и у него не было души

Несколько месяцев назад, когда я сидел в своем офисном кресле в ожидании следующего визита, услышал сильный шум, доносившийся из комнаты ожидания. Когда выглянул, то увидел сюрреалистичную сцену: там было около двенадцати человек из Африки, самых высоких людей, которых я когда-либо видел. Все они были одеты в разноцветные серо-золотые туники с рисунком, и среди них неподвижно сидел мой пациент. Все смеялись и говорили на невозможном языке, бродя по комнате. Он оставался неподвижным. В тот день эта история напомнила об огромной пропасти, существующей между культурами. Пропасть, которая трансформирует не сами болезни, а смысл, который они приобретают, и опыт, который ему сопутствует.

Пациент был известным и уважаемым духовным лидером в своей стране. Благодаря блестящему переводчику, который их сопровождал, я смог поговорить с их сыном и с ним через сына. Это все еще было довольно сложно. Переводчица перевела вопросы на непонятный язык сыну, который, в свою очередь, перевел на еще более невозможный диалект отцу.

Пациент рассказал, что находится в Дакаре, я дал ему конверт и лист бумаги и попросил воспользоваться ими. Он разорвал конверт пополам, сложил лист бумаги и положил его в карман так же, как он клал в карман любой предмет, найденный им на моем столе.