Хрущевка. Советское и несоветское в пространстве повседневности

25 февраля 1956 года закончил работу ХХ съезд КПСС. Он, как известно, анонсировал отказ от канонов сталинизма и в политике, и в повседневности. 8 марта 1956 года появилось постановление Совета министров СССР «О сокращении продолжительности рабочего дня для рабочих и служащих в предвыходные и предпраздничные дни». Согласно властному предписанию с 10 марта «для рабочих и служащих предприятий, учреждений и организаций в предвыходные и предпраздничные дни» вводился «сокращенный, против нормального, на два часа рабочий день, то есть продолжительностью шесть часов». По договоренности администрации с профсоюзными организациями перед праздниками и выходными можно было трудиться и без обеда! В контексте антисталинских мероприятий по либерализации трудового законодательства логичным выглядел и указ Президиума Верховного Совета СССР от 25 апреля 1956 года «Об отмене судебной ответственности рабочих и служащих за самовольный уход с предприятия и за прогул без уважительной причины». А 7 мая 1960 года появился Закон СССР «О завершении перевода в 1960 году всех рабочих и служащих на семи- и шестичасовой рабочий день». В тот же день Верховный Совет СССР постановил внести соответствующие изменения в конституцию страны. С этого времени статья 119 о праве советских граждан на отдых действовала в следующей редакции: «Право на отдых обеспечивается установлением для рабочих и служащих семичасового рабочего дня и сокращением рабочего дня до шести часов для ряда профессий с тяжелыми условиями работы и до четырех часов – в цехах с особо тяжелыми условиями работы; установлением ежегодных отпусков рабочим и служащим с сохранением заработной платы; предоставлением для обслуживания трудящихся широкой сети санаториев, домов отдыха, клубов».

К началу 1960-х годов в СССР завершился повсеместный переход на семи- и шестичасовой рабочий день с установлением 41-часовой рабочей недели. Отсюда вполне возможен вывод в духе размышлений песика Фафика. Итак, вне производственного процесса любого профиля человек проводил в будние дни по 17 часов, по 19 – в субботние и, конечно, по 24 – в воскресенье. В общем, за 168-часовую неделю у жителей городов СССР накапливалось 128 часов свободного времени. Если продолжить эти же забавные в простоте своей подсчеты, то получается, что в годы оттепели среднестатистический советский горожанин почти три четверти своей жизни не трудился, а спал и был предоставлен сам себе. А в 1961 году XXII съезд КПСС в официальном документе – в третьей и, как известно, последней программе коммунистической партии – и вообще поставил задачу перехода «на шестичасовой рабочий день – при одном выходном дне в неделю или на 35-часовую рабочую неделю – при двух выходных днях, а на подземных работах и производствах с вредными условиями труда – на пятичасовой рабочий день или на 30-часовую пятидневную рабочую неделю». Это, как казалось политическому и государственному руководству страны, позволило бы сделать Советский Союз «страной самого короткого в мире и в то же время самого производительного и наиболее высокооплачиваемого рабочего дня». Одновременно возрастала и величина свободного времени граждан. А ведь оно вполне могло стать «внепространственным пространством» личной свободы, индивидуализма и эскапизма, что не совсем соответствовало коммунистическим идеалам. Неудивительно, что государство, желающее воспитать человека коммунистического общества, стремилось контролировать поведение обычных людей вне трудового коллектива.

Уже в первое десятилетие своего существования советская власть всячески поощряла статистико-социологические исследования, которые бы могли помочь найти «согласие» между свободой «нерабочего времени» и целенаправленной гражданской позицией граждан. В начале 1920-х годов появились прекрасные исследования Станислава Струмилина. Он изучал «временные» и «денежные» показатели повседневной жизни в Советской стране, а также предметы домашнего обихода как материальные свидетельства изменений быта. Его вещная и в общем-то определяющая составляющая вполне наблюдаема в пространстве каждодневного обитания людей, а проще говоря, в их жилище. Идеи Струмилина получили развитие в трудах целого ряда советских статистиков и первых социологов: Елены Кабо, Симы Лапицкой, Владимира Лебедева-Патрейко и др. В середине 1930-х годов исследования такого рода практически прекратились и возобновились лишь в годы оттепели на фоне новой советской социальной политики. И это был настоящий интеллектуальный взрыв, спровоцированный партийно-государственной политикой.