Хрустальная колыбель

— Я и говорю — лорд… И откуда он знать может, что Юм жив? Я бы тоже знать хотел.

— А ты не сомневайся. Жив он, — сообщила Сольвей без тени сомнения.

— А тебе-то откуда знать?

— Я не знаю, я чувствую.

— Вот и он вроде бы так сказал.

— Знаешь, Олф… — ведунья поднялась со скамейки, медленно подошла к выходу из-под навеса и теперь смотрела туда, где вот-вот должен был показаться краешек солнечного диска. — Знаешь, Олф… Есть чувства, которые не обманывают, которые не могут обмануть. Иногда они заставляют нас действовать вопреки здравому смыслу, но не надо путать правду со здравым смыслом. Иногда хочется забыть, что существует время, расстояния, обычаи, запреты. А лучше бы вообще всё забыть — тогда и жалеть ни о чём не надо. Наверное, я плохая ведунья… Дед не хотел, чтобы я занималась ведовством, и только недавно я поняла — почему.

— Ну и почему же? — На самом деле Олфу это было не слишком интересно — ему хотелось поскорее разобраться с мороком, не позволяющим его воинству перейти через реку, и решить, что делать дальше.

— Слишком часто приходится обращаться к силам, источника и сущности которых мы не знаем. — Она прикрыла глаза, подставив лицо первым лучам восходящего солнца. — И не знаем, когда и чем придётся заплатить за их помощь.

— Платить? А чем? Мне вот, например, кроме жизни, отдать нечего. А жизнь моя не так уж дорого стоит. — Олф стал рядом с ней и тоже посмотрел на солнце. — Я давно уже лишнего живу. Чего с нас взять-то?

— Жизнь… Как-то Святитель Герант мне говорил, что человек подобен гусенице, мертвец, пока его не сожгли, — кокон, а что вылупится из кокона — зависит от того, как прожита вот эта самая жизнь. — Сольвей закрыла глаза, и её юное лицо на какую-то долю мгновения стало похоже на маску, подобную тем, в которых актёры выходят на подмостки. — Неужели тебе никто не говорил, что смерти нет — есть только странствие по бесчисленным мирам?

— Говорил… Служитель Эрл во сне то же самое сказал. Но мне пока не до того. Вот однажды какой-нибудь удалец снесёт мне голову, тогда узнаю, что там будет. — Олф говорил спокойно, искренне считая, что воин для того и живёт, чтобы однажды погибнуть. — Да и не об этом сейчас разговор. Что делать — не знаю. Первый раз за всю жизнь мной командовать некому.

— Расскажи, как исчез Юм, — попросила ведунья, не открывая глаз. Её лицо даже в лучах восходящего солнца казалось бледным.

Больше всего на свете Олф не хотел вспоминать о том злополучном вечере: клочья тумана, воины-призраки, подобные теням, суматоха, толчея, безумие, страх, беда. И не хотелось верить в то, что всё это происходит на самом деле… А наутро казалось, что жизнь кончена, и всё, что происходит вокруг — лишь её отражение в мутном кривом зеркале, которое вот-вот лопнет, рассыплется на множество мелких осколков, в которых медленно и мучительно будут умирать отблески багрового заката. Стоп! Это тоже сон, который был забыт сразу же после пробуждения. Тогда, после исчезновения Юма, он не мог уснуть четверо суток, и в конце концов герольд Тоом заявил, что отрубит себе палец, если мастер Олф не выпьет отвара, приготовленного каким-то местным ведуном. Бывший шут оказался, как всегда, прав — ничто бы так не пошло Олфу на пользу, как сутки беспробудного сна.

— Тогда ещё кто-нибудь исчез? — прервала Сольвей его сбивчивый рассказ.

— Пара новобранцев из обозной охраны, только одного потом нашли, то есть сам пришёл. — Олф заметил, что ведунья медленно покачивается из стороны в сторону и что-то шепчет себе под нос. Он даже засомневался, слышит ли она его ответ.

— Я слушаю тебя, Олф, — отчётливо сказала она, и вновь послышалось невнятное бормотанье.

— Так вот — вернулся один, но сказал, что вообще ничего не помнит. А когда хотели его железом калёным приложить для памяти, он взял да и помер.

— Зря вы это…

— Так не приложили ведь, а хотели только. Клеймом с оберегом от одержимости…

— Знаю я это клеймо — им только одну одержимость другой заменяешь, а человек всё равно уже себе не принадлежит.

— А кто из нас себе принадлежит? Я вот, например, лорду служу. Он пропал, а я всё равно ему служу. Может, и я одержимый? А ты сама-то вон из какой дали примчалась. Ну, будь ты просто сама по себе — тоже всё бы бросила?