Хрустальная медуза

Казалось, игра уже вошла в обычное русло. Лопес, не вникая в позицию, развивал фигуры, король его остался в центре доски. Рокировав в короткую сторону, Опеле планировал наступление на белого властелина, готовясь ввести в бой ладьи по линии “с”. Рутина, конечно. Пусть этот сказочник определит место своему королю, В таких позициях обычно рокируются в длинную сторону.

И вот оно: белый монарх очутился на ферзевом фланге.

Не задумываясь (все уже давно обдумано, шахматы игра древняя), Опеле продвинул на два поля пешку “с”. Дальнейшее ясно. Выгодно расположив ферзя, черные продвинут пешку на поле, дважды защищенное белыми. Лопес возьмет пешку конем. Черные сдвоят ладьи и после вынужденного ответа белых пожертвуют (слышите?пожертвуют!) качество. И король белых голенький. Из этой бани ему уже не выбраться.

Через два хода белые сыграли не так, как йредполагал Опеле. Что за вычурный план! Ох, молодость, молодость…

Ни за что не признает свое поражение сразу… Ну ладно, посопротивлялся бы несколько ходов для приличия… ан нет — бежит королем через центр с ферзевого фланга на королевский. Фантомас!.. Впрочем, мы готовы играть и здесь, пешки уже надвинуты. Так. Считаем… Он — туда, я — сюда. Шах пешкой. Лопес должен брать королем, а после шаха ладьей ему впору складывать бабки. Считаем еще раз… Возьмет мою пешку своей? Нельзя — черный ферзь заберет обе ладьи, и песенка будет спета. Песнь песней…

А?! Лопес берет пешкой и отдает ладьи? Да-а, слабенько, слабенько мы играем. Сколько ходов сделано? Двадцать пять… Еще пяток, и вам придется расписаться на моем бланке. Жаль немножно — в сущности, довольно симпатичный парень…

Кто освещает турнир в печати? Наиболее подробные отчеты будут в “Спорте”. Что-нибудь этакое: “Уже с первых ходов мастер Лопес попал в железные клещи стратегических расчетов гроссмейстера Александра Опелса. Белые медленно жарились на позиционном огне. Кольцо блокады неумолимо смыкалось. Через 25 ходов позиция белого короля затрещала по вс”м швам. Последовало несколько эффектных ударов, и А. Опеле открыл свой текущий счет на турнире впечатляющей победой…” В воздухе мелькнула кружевная манжетка. Тонкие пальцы подцепили белого слона. “Рука художника!..” Лопес Добил незащищенной фигурой дважды защищенную пешку черных.

Щелкнула кнопка. Над доской сверкнула молния. Перед глазами поплыл белесый туман, закрывая соперника.

Опеле видел только черные и белые клетки. Он еще не отдавал себе отчета в случившемся, но где-то в глубинах сознания уже крепла мысль: произошло непоправимое.

Он безошибочно чувствовал — опыт! — ситуация резко изменилась. Нюх, интуиция… Неужели это существует?

И все эти интуитивные жертвы… эта игра не по расчету…

“Спокойно!”- приказал себе Опеле и попытался собраться с мыслями. Значит так… Если белые сделают теперь тихий ход пешкой, впору сдаваться. Сразу или потом — не имет значения. Осел! Болван! Не заметить этой тонкой штучки…

А что если ход Лопеса — простая случайность? Попалось слепой курице ячменное зерно? Тогда — не дать ему почувствовать, что черные в панике.

Гроссмейстер фыркнул, небрежно снял с доски белого слона, отшвырнул его в сторону и облегченно вздохнул, словно кончил трудную работу.

Туман рассеялся. Теперь он отчетливо видел противника — в идиотском камзоле, берете, жабо, манжетах. Лопес не торопился. Он покручивал бородку.

Вот какого цвета его глаза — стальные, как грозовая туча. Но он не торопится! Ах ты, господи, лишь бы ненароком не внушить ему этот проклятый ход… Уйти, уйти немедленно!

Но едва он приподнялся со стула, как над доской вновь нависла рука в кружевной манжете. Лопес дотронулся до пешки, которая решала судьбу партии.

Гроссмейстер поймал себя на том, что его пухлые пальцы покручивают несуществующую бородку. Словно обжегшись, он отдернул руку.

Конец! Напряжение уступило место полнейшей апатии.

Спешить больше некуда. Цейтнот? Обычно он не оказывался в цейтноте, а тех, кто страдал от недостатка времени, презирал. В цейтнот попадают те, кого можно застичь врасплох. М-да. Белый конь и ферзь врываются в расположение черного короля. А черный ферзь отрезан от своего монарха — объевшись ладьями, безмятежно почивает на другом конце доски” И ни одного шаха!

Ход белых. Ход черных.

Все правильно. Форсированный проигрыш.

Неужели Лопес рассчитал все, еще перебрасывая короля с фланга на фланг? Бросьте! Этого он не мог, это ходов за пятнадцать было, тут и электронная машина лопнет.

Ход белых. Ход черных.

Правильно. Шахматы — игра жесткая. Опеле усвоил это с юных лет, еще когда работал в глухой провинции, в заштатном городишке. Был там такой дядюшка Альфонс. Что ни день, в любую погоду он играл с адвокатом Пумпишем. Каждый ход доставлял дядюшке Альфонсу неизъяснимое наслаждение. Тараща свои ясные детские глаза, он приговаривал: “Вот это хитро! Вот это номер! Ох и жук же ты голландский, Пумпиш, ох и жук!” Пумпиш* клал выигрыш в кожаный кошелек. “Дружба дружбой, а денежкам счет, — пояснял он. — Для тебя это, может, искусство, а для меня — жесткий шах-мат”.

Ход белых. Ход черных.