Хрустальная медуза

И Рикшис тут, дружище! Хорошо, когда на трудном турнире у тебя есть настоящий друг. На сей раз мир к двадцатому ходу — как договорились! — и одна строчка в газете: “Гроссмейстерская ничья”. Дураку укор, а умному — похвала…

Что у нас, скажите на милость, с плюсами? Так… Вон тот мастер, например. Горячая кровь, искатель приключений. Как-то сказал с чрезвычайно умным видом: “Сущность шахмат, — говорит, — это борьба, творчество, риск. Именем богини Каиссы когда-нибудь назовут ураган”.

Эка! А я считаю ходы дальше вас, милый философ! И что вы мне со своей Каиссой?

Погоня за очками, бесконечная вереница партий.

Сколько их было на его веку! Отдельные турниры как-то смешались в памяти. И теперь вот еще один — новый… или все тот же старый, бесконечный?

Заложило уши… Гроссмейстер открыл рот и еделал несколько глотательных движений, как в самолете, идущем на посадку. Тишина вокруг, будто откачали воздух. Что же это, до сих пор так никого и нет? Собачья погода… вон как свистит ветер.

За спиной раздался щелчок, словно удар хлыста. Опеле вздрогнул. Хлопнула дверь?

Обернулся — у входа стоял человек. Одного с ним роста, только много моложе и худощавее. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга в упор.

“Лицо вроде бы знакомое, — подумал Опеле. — Где я мог его видеть?.. Но как странно одет…” В черном камзоле с белым жабо и кружевными манжетами, в тёмно-вишневых вельветовых брюках, черных туфлях, перетянутых пряжками, незнакомец казался персонажем из какой-то старой комедии. Красные щеки, нос с горбинкой, усы, бородка клинышком. На голове непонятный блин — берет, что ли…

“Я его не знаю… Или все-таки видел где-то…” Гроссмейстер вскинул голову, достал из нагрудного кармана роговые очки и водрузил их на свой кривой нос.

— Чем могу быть полезен; мой юный друг? — спросил Опеле. В хрипловатом голосе зазвучал сарказм.

Незнакомец смотрел мимо него, туда, где на стене, в ряд, висели двенадцать крупноформатных портретов; он медленно скользил взглядом по фотографиям.

Какого цвета у него глаза?

— Это чемпионы мира по шахматам, молодой человек, — усмехнулся Опеле. — Вы, кажется, ошиблись дверью?

Незнакомец молчал. Слышно было, как за окном бушует ветер.

Ну и погода! Он посмотрел на странную обувь гостя…

Что-то тут не в порядке. Но что?..

Он снял очки и протер стекла носовым платком. Потом сухо представился:

— Гроссмейстер Опеле. С кем, позвольте, имею честь?

— Лопес.

Скрипучий голос. Казалось, отворили старую дверь.

“Ишь ты! Лопес?”

— Не повторите ли вы свое имя? — произнес гость.

— Гроссмейстер Александр Опеле, — досадливо поморщился хозяин. Он не любил повторяться.

— Я не ошибся? — недоверчиво сказал незнакомец. — Вы действительно рыцарь?

Опеле посмотрел на него с удивлением.

— Хм-м… Что да, то да. Я рыцарь шахматной игры. Слышали о такой? Капабланка, Ботвинник, Фишер… И я не из последних. Гроссмейстер — это значит “большой мастер”.

— Великий маэстро, — поправил гость.

— Не возражаю, — согласился Опеле. — А вы… вы играете в шахматишки? — гроссмейстер небрежно поглядел на часы. “Заболтался я с ним”.

Внезапно губы пришельца вытянулись в злую струнку, глаза сверкнули.

— Играю?! — крикнул он фальцетом. — Я маэстро Алехандро Лопес!

“Боже мой, да он сумасшедший! Разнесет еще весь клуб…”

— Прекрасно, — пробормотал Лопес. — Я прибыл на турнир, который начинается через одиннадцать минут после захода солнца.

“Что? Так ты и есть мой первый противник? Ну что ж. Неплохо расколошматить хлабачка с ходу. Мастера сейчас плодятся, как грибы после дождя. И все червивые…

Значит, в первом турнире у нас плюс один”.

— Приятно, слышать, — Опеле вновь перешел на вежливо-иронический тон. — Готов сразиться с вами в любом дебюте. До скорой встречи, милейший.

И, чопорно кивнув, ушел в дальние комнаты.

Турнир не вызывал особого интереса, зрителей собралось немного. Отгороженные канатом, стояли столики для участников. Судья ходил между столиками, поправлял фигуры, прикладывал к уху шахматные часы.

Опеле занял свое место, спиной к остальным. На стене висела эмблема с девизом Международной шахматной федерации — “Мы одна семья”. “Все одним миром мазаны”, - по-своему перевел он и тяжело вздохнул. Справа к столику была прикноплена табличка с его фамилией.

Второй таблички — с фамилией соперника — не было.

“Не успели написать, — подумал он. — Где же этот молокосос?” Он пододвинул к себе бланк для записи партии.

Белые — ЛОПЕС, черные — ОПЕЛE. Взглянул на судью — время! — и сам пустил часы противника.

Он чувствовал себя превосходно. Иначе и быть не могло. Молодые мастера не выдерживали его железобетонного стиля, мудрой позиционной игры. Никаких фейерверков! Никаких ошибок! Ошибки, как овечки, стадом ходят, одна тянет за собою другую. Стоит одной фигурке стать не туда — и партия качается на глиняных ногах. Вот и вся наука! Что вы сказали? Ах, вы творческий шахматист! Польщен, польщен. А я вот возьму да сложу на полочку слабости вашей позиции — у творческих шахматистов они, знаете ли, неизбежны — и буду иметь обед с вашего, пардон, вдохновения.