Хрустальные осколки

– Мама, я готов. Я готов исполнить свою песню как дарующий покой, – с наигранной уверенностью произнес Эни. Сердце дрожало от страха потерять брата, но тот выглядел умиротворенным и счастливым.

– Я верю в тебя, сынок, – поддержала сына Амала, и от ее голоса вырванные крылья будто отросли снова.

– Давай, Эни, покажи нам свои таланты! Все хотят послушать! – отозвался Дэвиан и захлопал в ладоши.

– Ты ведь тоже будешь подпевать мне, Дэйви! – улыбнулся Эни, толкая брата локтем.

– Разбавлю твой тенор-альтино басом, – подколол он.

И тогда певец сложил ладони на груди и глубоко выдохнул, освободив легкие от прошлых обид и тревог. Родные руки легли на его плечи с обеих сторон. Эни ощущал ценнейшую поддержку таких близких и любимых матери и брата. Хотелось отсрочить спасительный для душ ритуал и провести больше времени с семьей. Амала и Дэвиан коснулись его щек поцелуями, заставив засмущаться и засиять ярче. Эни словно помолодел лет на десять. И сидел он не на кладбище, а на небесном празднике. Вот только придуманные стихи предназначались мертвым. Хотелось наполнить строки светом и легкостью, и Эни заявил:

– Я посвящаю эту песню дорогому брату, тебе, матушка, Като и моему дорогому господину, моему другу, всем, кого я встретил в этой жизни, и каждой душе, что бродит здесь. Я пою для вас. Все мы – капли одного большого Океана и однажды встретимся в Вечной обители.

И уста раскрылись, и полилась надежда, рожденная струнами арфы.

Эни заполнил трещины в хрупком сердце задорной улыбкой брата и любящим материнским взглядом, изящными жестами Маттиаса, звонким голосом Лукиана, надутыми губами Лиз и мудрыми наставлениями Като и Учителя Риши. Певец бережно извлекал из памяти согревающие воспоминания, легкие, как пушинки.

И сладость арфы смешалась с собственным голосом, мягким, как облака:

– Спи, моя душа…

Эни выпевал куплет за куплетом, представляя в груди светящуюся сферу. Амала подпевала сыну, добавляя в колыбельную плавности, а Дэвиан – глубины. Песнь звучала многогранной и живой, исцеляющей. Эни продолжал петь, как вдруг перестал ощущать собственное тело и обратился ярким светом. Он расширялся и касался лучами матери и брата. Тянулся к скалам и накрывал собой напуганные души. Обнимал Маттиаса и Лукиана, махал Като и другим небесным служащим. Нежный свет заполнил каждый угол и расщелину. Он окутал пеленой все Нижние миры и Средние, разросся до всего Мироздания и поглотил его.

И тогда родные пальцы сжали ладонь в прощальном жесте. Эни приоткрыл глаза и обомлел. Души воспарили ввысь сияющими шарами и замерцали миллионами звезд. У Эни перехватило дыхание. Он завороженно замер, плененный красотой. Как хотелось, чтобы и брат был рядом, чтобы все трое наблюдали за обретением измученными душами долгожданного покоя.

Эни боялся наткнуться на бездыханное тело. Он нервно сглотнул и оглянулся. Но от любимого брата остался только выжженный на каменной земле след. Эни мужественно сдержал слезы, как и просил Дэвиан. Амала заметила пропажу сына и испуганно посмотрела на Эни:

– Где наш Дэйви?

– Он там, мама, он среди них. Сияет самой яркой звездой, – произнес он дрожащими губами, всматриваясь в черноту.

Амала всхлипнула, закрыв лицо ладонями. И Эни прижал ее к опустевшей от боли груди. Он гладил шелковые локоны и утешающе проговаривал про себя:

«Мы обязательно встретимся, брат. И если явишься ты камнем, то буду сдувать с тебя пылинки, а птицей станешь – кормить с рук. Я буду любить тебя, кем ты ни родишься, ибо навсегда останешься моей темной стороной, половиной, мой любимый Дэйви…»

Мирай

Он вошел в его царские хрустальные покои. Юный наследник трона Светлого Владыки продолжал лежать неподвижно. Его черно-белое энергетическое древо оживилось благодаря своевременно оказанной помощи, но в области сердца разрасталось серое пятно скорби. Потеря брата-близнеца глубоко ранила уязвимую душу. Мирай устало вздохнул и потянулся убрать с лица Эниана прилипшую прядь. Ах, как же он напоминал госпожу Амалу! Но не столько внешне, сколько бесстрашием и упрямством. Кто в здравом уме спустится в Бездну, кто пожертвует собой ради покоя невинных? Только упрямый безумец. Каким Мирай отчасти являлся, ведь отказался оставаться в пределах Небес и отправился в кишащие опасностями Нижние миры исцелять падших богов огня.

«Эни, Эни», – качал головой Мирай, касаясь холодного лба. Как вдруг глаза царственного больного распахнулись и почернели. Он схватил целителя за шею и сдавил.

Тогда Мирай прохрипел, сохраняя самообладание:

– Эни, послушай. Я не причиню тебе вреда.