Хрустальные осколки

Я несказанно рад, что ты осознал свою темную природу и отрекся от Света. Я горжусь тобой! Я с наслаждением читал «Межмировой вестник». Гребаный Фиус и его жалкая свита! Так им и надо! Лицемеры, недостойные своего статуса. Ты все сделал правильно, мой друг. Он лгал тебе все это время. И Первый. Он лишь притворяется мудрым дипломатом, а сам – шестерка Ансиэля! Отрубить бы ему руку… Только представь, тысячелистный лотос в наших руках, а значит, и все миры! Мы затмим самих богов! Мы заставим их лизать наши подошвы, забрызганные кровью их близких. Делай с розоволосыми прислужницами богини что хочется, а я наконец попробую райское манго. И сравню, насколько оно слаще человеческих сердец. Но не переживай, я обязательно оставлю несколько плодов и для тебя. Я же твой друг, а друзья должны делиться. И я буду молиться за твою душу, чтобы она всегда оставалась во Тьме, ибо Свет смертелен, как и любовь. Держись подальше от своего брата и особенно от матери. Она – чистый Свет. Помни, кто ты. Ты – Тьма. Вечная Тьма и великая. Крепко обнимаю и с нетерпением жду встречи.

Твой друг».

Эни трясло, ведь лучше бы он прочел о незабываемой страстной ночи двух возлюбленных, чем откровения сумасшедшего убийцы. Горло сдавил спазм. Эни прикрыл рот и сделал несколько глубоких вдохов.

«Раз, два, три…» – считал он в уме.

И пока Эни приходил в себя, проснулась Лиз.

Нарушитель спокойствия судорожно стал собирать содержимое ящика обратно, отложив зловещее письмо, ведь то еще пригодится.

– Какой сегодня день? – зевнула Лиз.

– Я не знаю, – пожал плечами Эни, задвигая ящик в письменный стол.

– Так. Вчера вечером мы…

– Давай забудем, – перебил ее Эни, не желая вспоминать греховные лобзания.

– Не отвлекай меня. Я о другом думала. В ночь я никуда не уходила, значит, дежурю сегодня, – рассчитала она.

Стопы мягко опустились на пол. Эни замер, не оборачиваясь, чтоб не смотреть на обнаженное тело Лиз. Не положено ему видеть такое в золотых лучах нагло пробивающегося сквозь серые шторы утреннего солнца.

Лиз ушла умываться. Эни же невольно осознал, что сам щеголяет голышом.

«Какой же стыд!»

Пока подруга нежилась в ванной, Эни спустился на первый этаж и спрятался в душевой кабинке. Ледяная вода обожгла спину. Он смыл остатки чувственной ночи и высушил кожу махровым полотенцем, обмотался им. Но на пути встала очередная задача: во что одеться. Хлопковый халат на крючке отсутствовал, а вновь облачаться в черную форму не хотелось.

Ноги повели наверх в комнату брата. Эни распахнул платяной шкаф. Пыльные рубашки прижимались друг к другу, образуя желтовато-серый ряд. От них пахло старыми поношенными вещами. Эни примерил одну, но на худощавом теле ткань висела мешком. Оставалось заправить рубашку в такие же спадающие штаны и удерживать их кожаным ремнем. Одежда брата непривычно утяжеляла шаг. Эни и выглядел, и чувствовал себя неловко. Но случайно обнаруженное письмо подталкивало узнать ответы. Эни положил его в карман брюк и направился к Лиз.

Робкий стук в дверь немедля заставил подругу отреагировать.

Лиз открыла ее. Яркие губы надували бледно-розовый пузырь жвачки, пока взгляд скользил по неряшливо заправленной рубашке. Подруга к тому времени успела натянуть облегающее черное платьице и накрутить локоны. Эни предвидел ее возмущение и произнес:

– У меня ничего нет.

Лопнувший пузырь заставил его вздрогнуть. Янтарное свечение в глазах подруги усилилось. Оправдание плелось на ходу неряшливым узором, из-за чего она и не поверила.

– М-да… – протянула она. – Никуда не годится…

Но Эни перебил ее:

– Я нашел это в комнате брата.

Рука протянула конверт со злосчастным письмом. Лиз выхватила находку и затем уставилась на Эни:

– И что?

– А ты прочитай. Там пишет какой-то сумасшедший…

Эни следил за реакцией подруги, но, к его разочарованию, не услышал ничего, кроме смеха.

– Эни, ну ты чего! Это просто фанат! – успокоила его Лиз.

– Что? – недоумевал Эни.