Хрустальный мальчик

– Тише, – Анна вовремя накрыла его руку своей. Всё ещё дрожащие пальцы Землероя аккуратно прикоснулись к травинке, и опять нежные переливчатые звуки заполнили пространство. – Права госпожа Древоборица, Землерой. Нельзя ни за что ни про что вот так на людей набрасываться, пусть… и на таких. Ты за меня не тревожься. Я уже многие тропки получше них тут знаю, если надо будет – убегу и спрячусь, они и не найдут, тупицы!

– А как же в городе прятаться будешь? – с неизбывной тоской в голосе спросил Землерой.

– А в городе у меня дедушка есть, – пожала плечами Анна, – и сама я тоже не промах. Ты не тревожься, Землерой, я ничего не боюсь, кроме того, что ты меня разлюбишь.

Снова дрогнула рука Землероя, искажая звук. Пронзительная высокая трель разрезала молчаливую гармонию, и у нескольких диких цветов свалились, как срезанные мечом, их головки. Анна ещё крепче обвила локоть Землероя и прижала его к себе.

– Нет, не позабыть мне никогда тебя, Анна, – прошептал он, – никогда не бывать такому.

Домой Анна ехала на спине у гигантского волка. Горели его глаза, как беспокойные костры, когда длинными прыжками он нёсся в тени деревьев, ни одному лучику солнца не попадаясь. Анна лишь слегка сжимала шерсть на его загривке в кулаках: знала она, что не упадёт, даже если бы и вовсе она за него не держалась.

В последнем огромном прыжке волк затормозил у самой границы леса, и Анна спрыгнула с его спины близ невысоких кустов. Когда она обернулась, перед нею уже стоял молодой человек с печальными серебристо-серыми глазами, окутанный расплывающейся кроваво-красной дымкой закатных лучей. Анна неловко подступила к нему – и хрупкая ветка треснула под её ногой. Она тотчас попятилась.

– Ничего не боялась, а теперь страшишься чего-то, – без привычного ехидства прокомментировал Землерой.

Он совсем не казался уставшим, но голос его дрожал, и глаза лихорадочно сверкали, словно бы его пожирала изматывающая болезнь. Анна сглотнула (во рту у неё было совсем сухо), подошла вплотную и в последнем движении, где ещё оставалось мужество, забросила руки ему за голову. Землерой замер. Медленно-медленно выпрямил он шею так, словно она была ему чужой, пришитой неловко и торопливо. Взгляды их встретились, сплелись в розоватой дымке. Анна тяжело дышала.

– Я очень хочу навсегда здесь остаться, – сказала она и зажмурилась.

Лишь это придало ей смелости сделать то, что сделала она: чуть-чуть привстать на цыпочки и прижаться губами к щеке Землероя. Она даже не поцеловала его, а коснулась: от непривычки и страха не смогла она управиться с собственными мыслями, а попытаться сделать это снова помешал испуг. Землерой замер там же, где стоял, с потрясённо опущенными вдоль тела руками. Анна отстранилась от него и сразу отвернулась, чтобы не видеть следа своего поцелуя, не смотреть Землерою в опустевшие и бессмысленно-счастливые, как у любого обычного земного юноши, глаза.

– Пока, – бестолково шепнула Анна и выскочила за деревья.

А Землерой ещё долго стоял у самой границы мира лесного и человеческого; безумно светились серебряным и золотым светом его расширенные остекленевшие глаза, и близлежащие деревья расправляли увереннее свои ветви, и корни их вытягивались под землёй, вырывались верхними частями петлей кнаружи и бодро прогрызали себе путь дальше. Под рукой у Землероя оживился почти погибший и порыжевший мох, что еле выживал в глубокой морщине старого согбенного дерева.

– Придёт, – шёпотом сказал себе Землерой и с трудом выдохнул.

Даже его обострённое зрение уже не позволяло ему заметить вдалеке фигурку Анны.

Наставления

Природа постепенно засыпала.

Самыми первыми почувствовали холод молодые листья. Едва проклюнувшиеся из тугих крепких почек, они совсем недолго наслаждались ласковым покусыванием ветра и мягкими поглаживаниями солнечных лучей; едва научились они переговариваться друг с другом и слышать, о чём говорят животные и древесная кора – и вот им уже пришла пора умирать. Это казалось листьям чрезвычайно несправедливым, и они не уставали роптать, сухо жаловаться друг другу на несправедливость жизни и неумолимость близящейся погибели. Скрипели и злобились ветки, на которых они выросли: за долгие столетия не одно такое ворчливое поколение довелось им перетерпеть!

Затем холода усилили свой натиск, и заволновалась почва, а вместе с почвой – все травы, кустарники и мелкие животные. Муравьи переживали за свои муравейники, корни трещали, сетуя на слишком твёрдую землю: сквозь смерзающиеся комки почти не удавалось пробиться к воде и питательным веществам. Сама земля волновалась: суровой ли будет нынешняя зима? Сколь мощен будет снежный покров? До каких слоёв почвы доберётся холод? Долго ли придётся терпеть его владычество? Смогут ли корни пережить это непростое время?