Хрустальный мальчик

Древоборица печально рассмеялась и совсем спрятала лицо за волосами. Дароносица поджала губы и хмыкнула тоном, холодным, как жестокая февральская вьюга:

– Бездействие подчас страшнее самых страшных безумств.

– Коварны наши чувства, Землерой, – прошептала Древоборица. – Они тайком прокрадываются в твоё сердце и оплетают его так, что никакими силами не вырвешься из своего капкана. Я смотрела издалека, как ты, бедное моё несчастное дитя, по крупицам отдавал себя человеческой девушке, а взамен получал лишь…

– Проблемы и лишения, – добавил Корневод. – А девушка забирала твою силу и сама приобщалась к нашему лесу, частью которого никогда ей не стать.

Восемь духов внизу заахали:

– Вспомни Малютку-танцовщицу, Землерой, вспомни её!

Землерой стиснул бледные губы.

– Анна за мною пошла, когда растерзать её я был готов, – тихо сказал он, – и мы уже так давно вместе, что не в силах я с нею сам разлучиться… и сделать это за нас я никому не позволю тоже.

Древоборица повернулась к Землерою спиной, и дрогнули слегка её плечи. Туман стал ещё гуще, поднялся ещё выше, до середины ствола. Над его ровной поверхностью поднимались лишь запрокинутые головы восьмерых старших духов, господина Корневода да госпожи Дароносицы. Влажный холод, в котором так и чувствовались смерть и болезнь, обхватил дерево пальцами-крючьями.

– Много раз читала я судьбу твою у тебя в глазах и знала, что короток будет твой век, – прошептала госпожа Древоборица, качая головой. Мёртвые листья выпадали из её аккуратно расчёсанных волос и на лету обращались в мушек. – Взятый от мира людского, никогда не сможешь ты стать таким же, как и мы, как я хотела бы… Как ни старались бы мы все быть тебе добрыми родичами, тянет тебя туда, откуда ты родом.

Землерой покачал головой.

– Иное это чувство, госпожа Древоборица; то, что ты порицаешь, потому что не веришь в него.

Древоборица грустно хихикнула.

– Многое мне о нём сказывали духи с таким же, как у тебя, безумным блеском в глазах, с такой же отчаянной решимостью. И что же потом случалось? Потом люди их на дно утягивали, лишали сил, и лес наш страдал, и гибли эти духи, да и люди с ними вместе, потому как гнев наш неотвратим и страшен.

Закачались внизу зелёные лица восьмерых старших духов. Скорбные и гневные гримасы исказили безупречно выверенные черты. Девушки завыли согласным хором, приглушённым и печальным, как будто бы раздавался он из могилы:

– Неотвратим и страшен… неотвратим и страшен…

– Здесь не на что гневаться, госпожа, – сказал Землерой, – я давно всё уже для себя решил. Ты не веришь мне, никто из вас не верит, хотя и видел всю нашу дружбу, как зародилась, окрепла и развилась она… дозволь нам вместе явиться на наше празднество, чтобы ты поговорила с нею… убедилась, что мы чисты и откровенны друг перед другом!

Древоборица вскочила, и пышные волосы её жутким ореолом поднялись кругом головы. Чёлку сдуло у неё с лица, и загорелись глубоко ушедшие в череп страшные красные глаза, круглые, как у филина, и беспощадные, как у подземного чудовища. Ещё холоднее стало кругом, как будто бы уже сама зима встала на пороге, и тонкая корка хрупкого льда оплела трясущиеся ветви. Господин Корневод прижмурился и отчаянно потряс головой; усы и борода его заиндевели. Восемь старших духов внизу покачивались, как тростинки во время бури, и вздымали руки над головами, а завывания их страшно перекликались, сплетались с рёвом ветра – ни слова было не разобрать. Госпожа Дароносица всё стояла на прежнем месте, и на её одежды налипло столько муравьёв и пауков с мокрицами, что казалось, будто она облачена в чёрный саван.

– Даже не мечтай! – крикнула Древоборица, и голос её был страшен, как бешеный рёв десятка лошадей, в своих стойлах накрепко запертых. Само Дерево застонало и зашумело, и треснули крепкие сучья, когда она топнула босой ногой. Из-под бледно-серой верхней губы Древоборицы выползли острые волчьи клыки. – Ни один человек никогда не побывает на нашем празднестве, запрет есть, я так сказала!

– Но почему же ты так боишься, госпожа? – воскликнул Землерой. – Не причинит Анна никому вреда, я ручаюсь за неё…

– Многие ручались за людей пред нами, и где теперь они, а где те люди? – взревела госпожа Древоборица. – Кости людские смешаны с землёй, а духов не сыскать: растворились они по ветру, как облачка… лишь шрамы на памяти и сердце нашего леса остались! – она вскинула руки, и широкие рукава свалились ей до плеч.

Ахнули духи, сгрудившиеся внизу. Задрав головы, смотрели они круглыми глазами на тонкие белые руки Древоборицы. Жуткие, толстые, похожие на змей с расплющенными головами, кремовые шрамы уродовали её кожу и светились в сиянии солнца. Шрамы эти были похожи на кандалы, на следы от давно применённого жуткого проклятья. Поднимались они от самого запястья и пропадали под тканью рукавов, и теперь, в свете безжалостного мутного солнца, видно было, что покрывают они и шею, и ключицы Древоборицы, и на ногах у неё висят, как цепи каторжника.