Хрустальный мальчик

Анна заметила мельком, как из поваленного ствола дерева выкатился гигантский чёрный шар со смешно короткими ручками и ножками. Трижды подскочив, шар взвился в воздух, словно бы он вообще ничего не весил, и оборотился прекрасной девушкой в длинном сером платье. Волосы у девушки были распущены, и нижнюю половину её лица прикрывала чёрная бархатная маска.

– Это госпожа Песня, – шёпотом сообщил Землерой, – она над музыкой ветра в лесу властна: куда она захочет, туда ветер и дует.

Госпожа Песня прошла мимо них двоих, круто обернулась и вдруг присела на корточки (она была очень высокого роста: метра два, если не больше). В её узких, неживых, как у рыбы, глазах Анна ясно видела замершие молнии и отзвук подавленной неприязни.

– Землерой, – сказала Песня мягко и протянула ему руку. Анна уже распахнула рот, готовая ахнуть, но вспомнила тут о предостережении своего спутника и с усилием стиснула челюсти, так ни звука и не издав. Вместо пальцев у госпожи Песни были крошечные свирели, окаймлённые мхом. – Рада буду тебя видеть на празднике.

– Тоже буду счастлив, – вежливо ответил Землерой.

Госпожа Песня повела плечами, выпрямилась и неспешно поплыла прочь, задевая кустарники рукавами. Только на правой руке вместо пальцев у неё были свирели, левая была совсем как человеческая, только ногти отросли и загнулись, будто когти. Анна перевела дух и молча посмотрела на Землероя.

– Ничего не бойся и не удивляйся ничему, – повторил он. – Эти свирели госпоже Песне не для красоты. С их помощью она ветром управляет. Захочет – в мизинчик подует, самый мощный и сильный ветер вызовет, а захочет – дунет в большой палец и лёгкие порывы призовёт. Когда она отверстия зажимает, может она ветру приказывать, куда лететь и как себя вести. Не стоит её гневить, Анна.

Анна молча кивнула и снова пошла с Землероем рядом. Не отпускала она его руки ни на миг, что ей ни приходилось бы увидеть, а повидала она многое в ту бесконечную ночь: на целую жизнь хватило бы, чтобы рассказывать сказки недоверчивым ребятишкам, когда подкрадётся старость. Огней кругом них тем больше становилось, чем ближе к сердцу леса они подходили, и тем больше духов они встречали. Духи выскальзывали из темноты, падали с неба, выкапывались из-под земли, выкатывались из дупел, из-за кустарников, выныривали из воды и, перекинувшись, степенным шагом двигались к сердцу леса. Многие из них замечали Землероя, останавливались и радостно с ним здоровались, а Землерой кому кланялся, кому подмигивал, кому – протягивал руку. На Анну никто из духов не смотрел, и она могла бы подумать, будто бы стала невидимкой – но духи останавливали на ней тяжёлые взгляды, от которых у неё перехватывало дыхание и ненадолго замирало сердце. Она так крепко держалась за Землероя, что её пальцы утеряли чувствительность, и она не смогла бы по собственной воле разжать хватку.

На подступах к сердцу леса столкнулись они с духами, что всем зайцам здешним покровительствовали. Толстенькие, благожелательного вида старички, примостившись рядком прямо на мшистой земле, раскуривали чудные янтарные трубки и теребили свои уши – длинные и вислые, шерстистые, как у их подопечных. Старички свистнули Землерою и подарили ему две рубашки: мужскую и женскую, с замысловатым узором, вышитым алой нитью.

– Это тебе за помощь твою, – сказал один из старичков писклявым голосом, – зелен пацан, а пользы – хоть отбавляй!

Анна радостно вцепилась в свой подарок – хоть духи и сделали вид, будто не видели её, не могла она не догадаться, что вторая рубашка предназначалась ей.

– Я её надеть хочу, – сказала она уверенным тоном.

– Нет, – отрезал Землерой, – ты от меня никуда не отойдёшь, опасно это.

Анна пожала плечами и натянула рубашку прямо поверх своего платья. Землерой посмотрел на неё, ошарашенно моргая, с мгновение, а затем вздохнул и только головой покачал.

– Странный ты человек, – сказал он, словно бы в шутку упрекая её, и тут же, не сходя с места, одну рубашку надел на другую. Анна весело засмеялась и снова вцепилась в его руку: пусть и была она в самом центре леса уже бессчётное множество раз, сейчас здесь всё было иначе, словно бы в чужое царство её поместили.