Сдерживая недовольство, скрывая дурное настроение под совершенной вежливостью, чувствуя себя обязанным, губернатор Мартиники подал знак секретарю, чтобы тот оставил их. Расположившись напротив Ренато, по-светски рассматривая его с ног до головы, он хмурил брови, рот сложился в недовольном выражении. Ведь с обросшей бородой, заляпанными грязью сапогами и костюмом Ренато Д'Отремон выглядел откровенно плачевно. Когда дверь закрылась, губернатор проговорил:
- Простите, если сначала прерву вас. Позволив вам пройти, я также помню о старинной дружбе с вашим отцом, но считаю, что предпочтительней не упоминать об этом перед третьими лицами, потому что я поговорю с вами, Ренато как друг, а не как губернатор.
- Вы со мной?
- Вы лишь хотите, чтобы вас выслушали, знаю. Я даже знаю, почему вы пришли сюда посреди ночи, не вернувшись домой. Сеньора… скажем де Мольнар, потому что трудно назвать другим именем законную жену Хуана Дьявола…
- Сеньор губернатор… – прервал Ренато со скрытым упреком в голосе.
- Позвольте закончить, прошу вас. Знаю, вы отказываетесь принимать условия, предоставленные мной из уважения к вам. Знаю о печальном происшествии, последовавшем вслед за этой неприятностью, что все на пределе, и с моей стороны не будет никакой любезности. У меня раненый офицер, несколько солдат с более-менее тяжелыми травмами. Я знаю, что среди этого сброда есть мертвые и ранен сам Хуан Дьявол. К сожалению, мятежники захватили кое-какое оружие, и даже хуже, захватили бочку с порохом, предназначенную для взрыва камней, чтобы сделать ров и изолировать их. Если вы пытаетесь выступить в их защиту…
- Напротив. Я пришел спросить, почему солдаты не торопятся взять Утес Дьявола.
- Ах, черт! Думаете, это можно сделать так скоро?
- Именно об этом речь. Я пришел просить вас о разрешении осуществить это мне. Почему не отдали приказ атаковать? Почему не берут их между двух огней, атаковав с моря, с береговой охраной порта?
- Хотите, чтобы народы назвали нас дикарями? Чтобы газеты всех европейских столиц пестрели осуждающими новостями о массовой резне, убийствах, совершенных губернатором Мартиники, рыбаков, требующих своих прав? Хотите сделать их героями и мучениками? До какой степени вы обезумели в своей злобе и ревности?
- Что вы говорите? – негодовал Ренато. – Я запрещаю вам…
- Успокойтесь, Ренато. Для меня вы мальчик. Мы одни и вы обоснованно ссылаетесь на мою дружбу, и не только с доном Франсиско, но и с доньей Софией, вашей бедной матерью, которую изводите.
- Хватит, хватит! Теперь я понимаю ваше поведение, мать опередила меня своим посещением.
- Это правда, Ренато; но сплетни начались гораздо раньше.
- Сплетни? Сплетни тоже поднимаются по лестницам этого дворца? Не думал, что вы…
- Пожалуйста, помолчите! Не злитесь, – спокойно прервал губернатор. – Я должен оскорбиться, но не стану. Понимаю ваше состояние и ограничусь советом: отступитесь от этого дела. Они сдадутся и дорого заплатят за мятеж в тюрьмах крепости Сан-Онорато.
- С двумя источниками питьевой воды и морем, которое обеспечивает продукты питания, пройдут недели, месяца, даже год, пока они сдадутся!
Порывисто Ренато встал. С откровенной невежливостью повернулся к представителю власти и подошел к окну, через стекла которого он смотрел невидящими глазами на город, просыпавшийся с первыми лучами рассвета. От голоса губернатора он вздрогнул:
- Ваша жена мертва чуть больше недели.
- Но я не имею ничего общего с ее смертью! Не верите? – опять разъярился Ренато.
- Хочу верить, но вы ничего не предпринимаете, чтобы прекратить злословие. А версии несчастного случая, дошедшие до моих ушей…
- Они лгут, лгут! Я ничего не сделал ей. Наоборот…
- Вы преследовали…
- Я лишь надеялся остановить понесшую лошадь. Я не хотел ее смерти, хотел, чтобы она жила. Я верил, что она родит мне сына. Как я мог желать ее смерти? Она хотела играть со мной, управлять, как куклой, в балагане, который сама выдумала. Она не полагалась на Провидение и Божье Правосудие. А когда увидела, что я настиг ее, шпора вздыбила коня, из рук выскользнули поводья, за которые я почти ухватился. Отчаянно я вонзил шпоры и помчался по дороге на возвышенность. Она повернула кругом, а конь, на котором она сидела, поднялся на дыбы. Не знаю, порвались ли поводья, или она не могла больше ими управлять. Животное стрелой мчалось к ущелью. Погнав коня за ней, я чудом остановился у края пропасти, тогда как конь Айме, безудержно подталкиваемый, прыгнул в пропасть и свалился туда, отскакивая от скал и деревьев.
Искренне впечатленный, губернатор встал, потрясенный печальным рассказом. Вошла служанка, тихо и своевременно принесла на серебряном подносе кофе. По взгляду хозяина она вышла. Пожилой глава города приблизился к молодому Д'Отремону и по-отечески положил руку ему на плечо:
- Правильно. Остальную часть рассказа я уже слышал из уст вашей сеньоры матери. Ваш рассказ лишь подтверждает мое мнение; откажитесь от этого скверного дела Мыса Дьявола, вернитесь домой, подумайте, отдохните.
- Я не могу думать и отдыхать. Не могу сидеть сложа руки.