Худородные

Хвостиков с своей всегдашней добродушной улыбкой не торопясь вынимает из кармана ломоть хлеба и подает Тюре. С торжеством берет хлеб Тюря полной горстью, как орлы берут свою добычу. Он садится за ближайшую парту и начинает закусывать, выглядывать по сторонам. К нему подходит Иван Иванович, он же и Галуппи.

— А, Иван Иванович, как ваше драгоценное здравие?— весело начинает Тюря, прожевывая добычу.

— Ничего себе, прыгаем помаленьку да вашими молитвами, как шестами, подпираемся.

— Дай, Федя, мне немного хлебца! — просит Галуппи после непродолжительного молчания.

— Ах, господин Галуппи, времена нынче стали трудные, и народ делается такой хитрый, что нам с вами скоро, пожалуй, совсем житья не будет на белом свете. Дай бог одному-то пробиться, не то что вас пропитывать.

Галуппи в отчаянии весит свою голову, ему страшно хочется есть.

— Ты, говорят, (Ванюшка, сало ешь? — любопытствует Тюря.

— А тебе что за дело?

— Да так. Кузнечики, говорят, любят сало-то.

— Подлец ты, Тетеря!—огорчается Галуппи.

— А ты — кузнечик!

— Сволочь!

— Ты сходи-ко к Благовещенскому,— говорит Тюря,—у него я давече видел полон карман хлеба-то... Так карман-то отдулся.

Галуппи смотрит с недоверием, но все-таки идет по указанному направлению.

— Иш, подъехал с подгорелым-то солодом! — ворчит Тюря.

В перемены между классами ведутся постоянные войны между квартирными и бурсой. Бурса стоит горой друг за друга, она не выдает и защищается до последней капли крови. Такого единодушия между квартирными нет, но на их стороне сила и численность. Война начиналась обыкновенно частным образом, где-нибудь за партой или около печки, и постепенно переходила в общую и охватывала весь класс. Дрались в чистом поле, дрались около парт, на партах, под партами, дрались на всяком месте, где представлялась какая-нибудь возможность драться. Ожесточение сторон принимало все большие и большие размеры, так что в конце на сцену являлись палки, гвозди, перочинные ножи, гирьки.

Вот бурса выслала своих двух задирал, Демона и Тетерю. Они отлично ведут свое дело и в самом непродолжительном времени успевают вывести кого-нибудь из терпения. Вот они подняли первого силача квартирных Захара. Захар — бич для бурсы, и она не щадит его.

— У, язви вас! — скрежещет Захар, вылупив черные глаза и сжимая здоровенные кулаки.

Вот он вышел из-за парты, ему попался какой-то бурсак, Захар схватил его за ворот и бросил под парту. Еще несколько отдельных встрепок, и Захар воодушевился окончательно. Его глаза сверкают, калмыцкая физиономия перетягивается самой ужасной улыбкой, какая осмеливалась когда-нибудь появляться на лице человеческом.

— Что, мелочь?! — торжествует Захар, поводя кругом глазами.

Бурса наступает на Захара, она приперла его к одной стене. Захар разом отбивается от пятнадцати человек, он бьется не на живот, а на смерть. Но вот его кто-то ухватил за ноги, за ним другой, третий, живая куча образовалась на том месте, где стоял Захар. Крик и скрежет зубовный: пыхтит и сопит эта живая масса бурсацких и квартирных тел, сплетающихся и расплетающихся. Бурса облепила Захара, она впилась в него, но плохо приходится от его здоровенных кулаков всей той сволочи, что насела на него. Но вот Захар извернулся и встал на колени, протянул руку и ухватился за ближайшую парту,— все теперь погибло для бурсы,— Захар больше неуязвим. Напрасно пять человек стараются оторвать эту руку от парты, кажется, скорее железо, уступит их усилиям, чем эта рука. Бурса рассеялась, она во все лопатки удирает от разгневанного Захара и ругается на чем свет стоит.

— У, язви вас, проклятые! — говорит Захар, потряхивая партой.

Около парт вступили в бой два великана, Масталыга и Семиколенный, один бурсак, другой — квартирный. Обе стороны стихли на время и, затаив дыхание, ждали, чем кончится поединок. Бурсацкий великан падает, его место заступает коренастый малый, Кинтильяныч. Квартирные ликуют, бурса молчит. Семиколенный сразу очутился в крепких руках, и, прижатый поперек тела к парте, он отчаянно машет руками и ногами, как ветряная мельница. Бурса взвыла от радости, она торжествовала победу, на ее улице сегодня был праздник.

— Что, квартирные, много взяли, а?!

— Постойте, достанется и вам на орехи!—отвечают квартирные, не теряя бодрости, и идут на бой.

Вот на парте Патрон завязал бой с Семиколенным. Патрон стоит на парте, Семиколенный возле парты и все-таки целой головой выше Патрона. Но Патрон не смущается такой вышиной, он защищается перочинным ножом. Семиколенный ловит Патрона за руку, в которой у него нож, но Патрон извертывается и ударяет Семиколенного. Последний отскочил от парты, засучил брюки, немного повыше колена виднелась небольшая ранка, из которой каплями сочилась кровь.

— Ай да. Патрон! Молодец! С парты да прямо в ногу попал! — кричит кто-то. Патрон, весь бледный, сидит и спокойно смотрит на Семиколенного.

— Экая ты шельма! — улыбается ему Семиколенный.