Худородные

Опять за партами кипит ожесточенный бой, Ермилыч бледный, как полотно, загнал Демона в угол и тут чистит его с правой и с левой стороны. Бедный Демон, как угорелый повертывается под градом оплеух. Атрахман тузит Пилюксу, Галман — Барзагула, а Пся вместе с Тетерей взяли за волосы Благовещенского да и тянут в разные стороны.

А вот Гоминов, самое добродушное из двуногих, какое случалось произвести природе, схватил доску от переплетного станка и с ней идет боем на Масталыгу.

— Мы тоже насчет шеина-то простоваты!— горячится он, стараясь достать Масталыгу.

п © а» :

— Куда тебе, каша ты эдакая,— сидел бы дома на печи да перегребал золу от нечего делать! — острит Ма-сталыга, отмахиваясь длинными руками.

Бой кипит, наносятся и получаются удары, поражают и разбивают лики ближних...

Но вот заходит в класс учитель, и бой прекращается. Учитель церковного пения, о. дьякон, толстый, высокий мужчина, с широкой бородой, с густым басом, крайне добродушный и донельзя глупый.

Раскладываются книги и поют на все голоса «всемирную славу от человек прозябшую». Учитель ходит по классу и в такт помахивает палочкой. Так продолжается с полчаса, но постепенно пение слабеет, и певцы переходят к более разнообразным занятиям. Начинается игра в носки, бросаются жеваной бумагой, задают дружественные потасовки.

— Ужо я до вас доберусь! — грозит о. дьякон.

— А как это, о. дьякон, ты будешь до нас добираться? — любопытствует кто-то.

— А вот как...— и спрашивавший очутился в руках о. дьякона, который взял его одной рукой за волосы, а другой держит свою палочку и старается ею попасть по носу.

— Вот тебе вперед наука, не шали! — наставлял он полушутя, полусерьезно.

— Отпустите, о. дьякон.

— А будешь шалить?

— Сейчас провалиться, о. дьякон, лопни мои глаза, отсохни рука, нога.

— Ну, хорошо, ступай, да, смотри, не попадайся!

— О. дьякон, дайте табаку понюхать, свой весь вышел,— смеется выпущенный.

— Иди-ко сюда, я тебе задам понюхать, в другой раз не захочешь! — смеется о. дьякон, стараясь добраться до смельчака, но тот успел уже скрыться между партами

А то захочет о. дьякон спросить кого-нибудь.

— Эй ты, такой сякой, как поется «Господи воззвах» на пятый глас?

— Г-о-споди воз-звах...

— Врешь. Ну а ты, у печки сидящий и ничего неделающий?

У печки сидящий и ничего неделающий заводит на пятый глас, но врет немилосердно.

— Балда, голова-то, видно, песком набита!

— У кого, о. дьякон?

— Конечно, у тебя.

— А я думал...

— То-то ты тут много выдумал у печки-то, в тепле-то!

— Какая у вас, о. дьякон, борода толстая да пушистая.

— Ах ты!

— Поди, вас жена-то дома по бороде-то гладит, гладит...

И так далее до конца класса.

В перемены велись, когда не было войны, обыкновенно разговоры про всякую-всячину, начиная с инспекторской козы и кончая протодьяконом. Последний особенно интересовал всех, и об нем ходили чуть не мифические рассказы. У него в квартире жил Гоминов, и от него бурса узнала много интересного, так что он представлялся каким-то героем. Наслушавшись таких рассказов, я с особенным вниманием рассматривал его физиономию, но ничего особенного в ней не находил, кроме страшно раскрытого рта.

— Надо было нам затащить кадочку с капустой в погреб,— рассказывает Гоминов собравшимся слушателям,— кучер, я да еще стряпка дотащили ее кое-как до погреба, но в двери она не идет и делу конец. Бились-бились, позвали соседнего кучера, здоровенный такой детина, нет, нейдет наша кадочка, и баста. Приезжает протодьякон домой, так и так, мол,— не могли затащить кадочку в погреб. Протодьякон только рассмеялся. После обеда пошел сн к погребу, приналег плечом, кадочка, как по маслу, а одного косяка как не бывало.

— Вишь ты!—удивляются все.

— А то как-то кутили все. Хотите, говорит протодьякон гостям, сейчас лошадь за передние ноги подыму. Куда, говорят, тебе, разве, говорят, жеребенка какого, это так. Нет, говорит протодьякон, настоящую, большую лошадь подыму. Пошли на двор. Дело было зимой. У одного купца стоял рысак за воротами, протодьякон подошел к нему, взял за передние ноги и поднял. А те все рты разинули.

Он перед каждой службой выпивает непременно по бутылке коньяку, а так не может... Четверть сиводеру выпьет и ни в одном глазу. Однажды кутили вплоть до утра, ну и он тоже порядочно был. Вдруг от архирея прибегают, говорят, обедню служить. Как тут быть? Принесите, говорит протодьякон, мне десять ведер воды со льдом в баню да косушку вина горячего. Пошел, обкатился, выпил, и как рукой сняло. Архирей ничего не заметил.

— А сколько надо, чтобы его напоить, четверти мало?

— Четверти недостает.

Гоминов также рассказывал бурсе насчет женщин, так как он вращался в семействе протодьякона, где и пона-терся.

— Идет это по улице какая-нибудь фря,— сзади просто не введи нас во искушение, забегаешь вперед, смотришь,— но избави нас от лукавого. И мы, мол, не хухлы-мухлы, не лыком шиты, поди, знаем вашего брата.