Худородные

— А ты крышки-то мелком дерни, они и будут снято, как солдатская пуговица перед [праздником].

— И так ладно!

— А то татарам продай крышки-то на золотники, они скупают серебро-то. Ведь это будет выгодно, а ты заведешь новые. Или ты, может, в бессребренники записался?

— В бессребренники.

Вообще в Иване проглядывало что-то комичное, хотя он и был серьезным человеком во всех отношениях. Эта комичность проявлялась особенно в тех случаях, когда Иван, углубившись в свои расчеты, начинал жить своей особенной, высчитанной по бумажке жизнию, которая часто расходилась с действительностью. Иван был глубоко убежден в верности своих выкладок и причину всех неудач сваливал на несоблюдение каких-нибудь непредвиденных условий.

— Если бы мне часы привезли не через Москву по железной дороге, а через Рыбинск на пароходе, то провоз обошелся бы гораздо дешевле, и мне прислали бы часы с серебряными крышками. Я это пропустил, я рассчитал на Рыбинск, а мне послали через Москву.

— Скоро будут в ходу стальные часы, которые будут стоить не больше двух-трех рублей, тогда выпишем себе получше.

— А теперь, Иван, носи лучше пятак вместо своих часов-то — выгоднее гораздо. А там стальные купишь.

— Куплю,— уверенно говорил Иван.

Остальные двое — Насонов и Молосов — были первыми учениками того училища, в котором я учился. Насонов жил на одной квартире с Захаром, с ним ходил в лес ловить птичек, где разыгралась над ними катастрофа. Насонов был замечательно талантливая голова. Его заметили в училище с первого раза и развили в нем различными отличиями самолюбие до таких размеров, что оно сделалось в нем каким-то болезненным чувством. Инспектор училища особенно любил его и многое спускал ему, что не спустил бы другому никогда. Дело кончилось тем, чем обыкновенно кончается в этих случаях,— Насонов пошел в разрез с начальством. За это его не выпустили первым из училища. Это был большой удар его самолюбию, и он никогда не мог забыть такой обиды; другая обида была то, что он рассчитывал на семинарию, но и тут ему не повезло — первым приняли другого. Замечательна была память у Насонова, все удивлялись ей; но еще более замечательна была другая сторона его мысли — это наклонность к поэзии. Насонов не написал ни одного стихотворения, но те описания и заметки, которые делались им по классу словесности или просто для себя, обличали в нем сильное, сосредоточенное чувство, которое билось в каждой строке его ученических произведений. Форма выражения этого чувства, те взгляды и мысли, которые родились в его голове по причине того или другого факта, были настолько оригинальны и сильны, что учитель словесности не раз, прочитав его сочинение, посмотрит на класс и скажет своим ровным голосом:

— Вот человек пишет, так пишет,— ни одного слова прибавить, ни одного слова убавить. Просто, сильно, сжато, — больше нечего требовать. Благодарю вас, Насонов! — И профессор, раскланявшись, отдавал сочинение, предварительно прочитав его всему классу.

Насонов часто сталкивался с Окосовым на спорных пунктах, но по большей части каждый раз проигрывал дело, потому что Окосов знал больше его и отлично умел пользоваться своим знанием. Эти спорные пункты уводили спорящих дальше, чем следовало бы, и потому они несколько косо смотрели друг на друга, хотя каждый отдавал должное другому, но подать руку первому — ни у одного не хватало духу.

Молосов был тоже из первых по списку, он тоже от-

личался своими способностями, Но это был ум довольно своеобразный, именно тот ум, который на чем упрется — «е сдвинешь его никакими силами. Молосов долго доходил до всякой истины, долго добирался до мысли, проверяя ее и опровергая на всякие манеры, и если что забралось в его голову, то оттуда трудно было выходить назад. Как тяжело двигалась его мысль, так же сложился и характер. По характеру он принадлежал к числу тех прямых, идеально-честных характеров, которым кажется, без малейшего колебания отдал бы свою душу на сохранение. Я не знаю, как вырабатываются такие характеры, но знаю, что люди родятся с таким характером... К числу последних принадлежал и Молосов. Первые шаги на жизненном пути дали полную возможность развиться и укрепиться такому характеру, полученному, может быть, по наследству от отца. Отец Молосова своей честностью и набожностью до фанатизма был известен не только в своей губернии, но и в высших инстанциях духовного ведомства, где он имел громадное дело, наделавшее много шуму в свое время.