Художники Парижской школы из Беларуси. Эссе, биографии, путеводитель

Аполлинера война застала в курортном городке Довиль. К тому времени он был настроен антивоенно, но не мог уклоняться от участия в войне, когда его друзья-французы уходили на фронт. К тому же он надеялся, что солдатская форма растопит лед в отношениях с Луизой де Колиньи-Шатийон, дамой высшего света, с которой он познакомился в сентябре 1914 г. в Ницце. И действительно, Лу приехала на свидание к Аполлинеру в артиллерийское училище в Ниме, куда он записался курсантом, но затем вернулась к прежней жизни и, похоже, совсем забыла о поэте. 5 апреля 1915 г. Аполлинер прибыл на фронт в качестве рядового артиллериста. В ноябре того же года он был произведен в подпоручики и служил уже в пехоте. В марте следующего года Аполлинер был тяжело ранен в голову осколком снаряда.

Кикоин, как и многие художники-иностранцы, вставшие на защиту Франции, которую они считали второй родиной, записался в «армию иностранных рабочих». Оказалось, что на фронте действия бойцов этой армии ограничивались рытьем окопов, но вскоре и это оказалось ненужным.

Сутин, как и Кикоин, записался в рабочую бригаду и тоже рыл траншеи, но демобилизовался по состоянию здоровья. Чтобы как-то выжить, он устроился на работу в компанию «Рено», которая во время войны изготовляла снаряды, но поранил палец и ушел с завода, опасаясь, что покалечится и не сможет держать кисть. Он стал разгружать вагоны. Вечерами его иногда видели в «Ротонде». Если у него было несколько су, он шел в дальний зал кафе и устраивался за отдельным столиком, где в полном одиночестве неподвижно сидел часами.

Раненый Аполлинер

Война круто изменила монпарнасскую жизнь. Был объявлен комендантский час, введено нормированное питание. В начале войны кафе были открыты только до 8 вечера, в них запретили продавать абсент. Перестали принимать бумажные деньги, ценились только золото и серебро. Тем временем немцы занимали один город за другим. Сам Париж оказался в опасности. 29 августа 1914 г. он впервые подвергся бомбардировке. В первый раз было применено затемнение.

Сутин переехал в Сите-Фальгьер. Так называли мастерские, построенные Жаном Александром Фальгьером, чья репутация как скульптора была достаточно основательной благодаря полученной премии Рима и солидным заказам. Предполагалось, что в мастерских будут работать его помощники. Среди обитателей Сите-Фальгьер появилось и множество никому не известных художников-иностранцев.

Сутин нашел приют в студии, которую занимал Оскар Мещанинов, приехавший в Париж еще в 1907 г. Здесь же Мещанинов посещал занятия в Национальной школе декоративных искусств, работал помощником у известного скульптора Ж. Бернара, подружился с Пикассо, Риверой, Модильяни и успел получить известность. Бюсты и торсы, выполненные Мещаниновым из мрамора, гранита и бронзы, выставлялись в Национальном обществе изящных искусств, Академии искусств, Обществе французских художников, Осенних салонах и Салонах независимых. Не порывал он связей и с Россией. В 1915–1916 гг. его работы выставлялись в Петрограде на выставках «Мира искусства». Кстати, именно Мещанинов познакомил Сутина с Модильяни.

Долгими осенними и зимними вечерами в Сите-Фальгьер экономили электричество и жили при свечах. Рисовать при таком освещении было невозможно, а вот читать – вполне. Сутину попалась книга покончившего с собой в двадцатитрехлетнем возрасте австрийского философа Отто Вайнингера. Автор проповедовал духовное превосходство мужчины над женщиной и, рассуждая о расовых различиях, утверждал, что еврей не способен на творчество. Нет ничего удивительного в том, что эти теории впечатлили и без того страдавшего от комплекса неполноценности Хаима. В его творчестве, в котором и до этого отсутствовали явные элементы иудаизма, стала преобладать христианская тематика (соборы, падре, молящиеся). Он никогда не подчеркивал, что он еврей, в отличие от Амедео Модильяни, который делал это постоянно, выдавая себя, ко всему прочему, за потомка Спинозы, пока кто-то деликатно не заметил, что великий еврейский философ умер бездетным.

На первый взгляд, трудно сказать, что объединяло этих двух внешне совершенно разных людей. Возможно, Модильяни, эпатажный красавец в черном вельветовом костюме, подпоясанный красным кушаком, чувствовал себя увереннее рядом с убого одетым и жалким на вид Сутиным. Ведь этого любимца женщин мучила самая большая печаль для творческой личности – непризнание. Ничто не помогало – ни свой собственный стиль в скульптуре и живописи, навеянный африканскими масками, ни нарочито разгульный даже на фоне либеральных нравов Монпарнаса образ жизни. Его ню иногда вызывали скандал, в первый же день снимались с экспозиции, но не воспринимались всерьез ни маршанами, ни критиками. В лучшем случае – упоминание фамилии через запятую среди других участников выставки. Возможно, если бы Сутин добился серьезного успеха при жизни нового приятеля, их отношения были бы другими. А пока их объединяла в том числе и горькая участь безвестности.

Амедео Модильяни