Худышка

Солнце, сияющее над головой Джексона, мерцало, словно ореол. Я сощурилась, чтобы лучше его видеть. Его лицо было так близко. Ярко-красные щеки, мокрые стрелочки ресниц. Мне захотелось убрать волосы с его глаз, но он прижимал мои руки к земле. А я не хотела, чтобы он двигался. Не хотела делать ничего, что заставит его сдвинуться.

– У меня нос замерз, – сказала я, потому что нужно было что-то сказать. Я думала, Джексон рассмеется и слезет с меня. Я думала, на этом все и закончится. Вместо этого он наклонился ближе. Еще ближе. И затем он поцеловал кончик моего носа. Очень нежно.

Я удивленно моргнула.

А он снова поцеловал меня. На этот раз в губы. Сначала едва коснувшись, а затем немного настойчивее. Наши холодные губы слились в одно застывшее идеальное мгновение.

Теперь я смотрю в заполненный учениками зал и вижу, как он дергает за хвостик белокурую флейтистку, сидящую перед ним. Тот снежный день был давным-давно, но я помню его, словно это было вчера. Каждую деталь, каждую минуту этого дня. И я не могу понять, как об этом мог забыть он.

– Пока мы уверенно движемся к окончанию школы и началу нашей новой жизни… Бла-бла-бла… – Я смутно осознаю, что Трейси все еще что-то вещает в микрофон.

Это происходит абсолютно внезапно, без какого-либо предупреждения. Минуту назад я была на расстоянии в тысячи миль в том заснеженном дне, ловила ртом снежинки и чувствовала губы Джексона на своих. И вот я уже сижу на полу среди обломков деревянного стула. Падая, я больно щелкнула челюстями, моя голова резко запрокинулась.

По залу пробегает всеобщее удушье. Я вижу множество испуганных глаз, уставившихся на меня.

Я больше не на стуле. Я сижу на полу. И пытаюсь понять, что произошло.

Грохот падения разнесся до последних рядов. Речь Трейси останавливается. Шепотки зрителей останавливаются. Мир останавливается. Все взгляды сосредоточены на толстухе, сидящей среди щепок. Кристен смотрит на меня со своего места взглядом, полным ужаса и недоверия. Так как она сидит рядом, она, видимо, думает, что мое унижение распространится и на нее.

– О… Мой… Бог… – медленно шепчет она, готовая провалиться сквозь землю.

Я смотрю на ряды шокированных учеников. Трейси, на мгновение запнувшаяся, продолжает говорить. Я знаю, что она никогда не простит меня за то, что я испортила момент ее триумфа. Один из учителей выпрыгивает из-за кулис и склоняется надо мной:

– Ты ушиблась?

– Нет, – отвечаю я, изо всех сил стараясь подняться. Все в порядке.

Трейси продолжает свою речь:

– Наши жизни навсегда изменятся благодаря опыту, который мы получили в школе.

Да неужели?

Другой учитель пододвигает мне новый стул. Он ставит его у меня за спиной, и мне не остается ничего другого, кроме как снова сесть, хотя теперь я стараюсь не откидываться на спинку.

Я хочу только одного – поскорее уйти отсюда. Убежать так быстро, как только мои толстые ноги смогут меня отсюда унести. Рвануть за кулисы, подальше от всех этих взглядов. Но я не могу уйти. Поэтому я продолжаю сидеть. Мои ноги трясет от напряжения, потому что я стараюсь не опускать весь свой вес на стул. А еще я из последних сил пытаюсь игнорировать голос Скинни у себя в ушах.

– Я знал, что нечто подобное рано или поздно произойдет. Ты только посмотри на эту толстуху. Не могу поверить, что я видел все собственными глазами. Надеюсь, кто-нибудь успел снять это на видео, выложим его в Интернет.

Мои глаза наполняются слезами, но плакать я не буду. На сегодня я уже достаточно привлекла к себе внимания. Но от одного я все же не могу себя отговорить: я бросаю взгляд на Джексона. Он уставился на меня. Как и все в этом зале.

– Он считает тебя жалкой.

Я отвожу взгляд и смотрю на пол перед собой, ощущая огромную красную мишень у себя на сердце.

Я чувствую, как Вольфганг беспокойно ерзает на стуле рядом со мной. Он напряжен и быстро оглядывается по сторонам.

– Каждый охотник знает, что раненое животное нужно добить. Необходимо лишь разобраться, насколько глубока рана, прежде чем решить, станет ли смерть избавлением, тихонько шепчет мне Скинни. – В какой-то момент охотник понимает, что бедное животное настолько пострадало, что уже нет смысла пытаться его спасти.