Хвала и слава. Том 1

Потом он долго ждал, пока откликнется подстанция Отей, назвал номер, телефонистка дважды переспросила его, наконец повздорила с ним и посоветовала впредь говорить более внятно. Когда его все-таки соединили, он был уже так раздражен, что хотел отложить разговор. Абонент долго не отвечал, и громкие гудки неприятно отдавались в ухе. Но вот издалека, из глубины небытия, донеслось хрипловатое «алло!».

Сердце у Януша застучало, как разладившийся мотор, когда он произнес по-французски:

— Я хотел бы поговорить с мадемуазель Ариадной Тарло.

— Я у телефона, — ответил уже более близкий, но совершенно незнакомый голос.

— Это говорит Януш… Януш Мышинский… — неуверенно повторил он.

— Не слышу. — Голос опять зазвучал откуда-то издалека. — Кто говорит?

— Януш, Януш Мышинский.

— Простите, но я не понимаю, Аниш? Как ваше имя? — она перешла на английский.

— Януш, Януш Мышинский из Варшавы!

— Ах… — голос выражал деланное удивление. — это вы? Очень рада слышать ваш голос, — продолжала Ариадна по-английски.

Януш все еще не был уверен, что она его узнала.

— Я только что приехал из Варшавы, — сказал Януш с ударением. — Мне хочется повидаться с вами, дорогой друг…

Голос в нерешительности замолчал. У Януша создалось впечатление, что Ариадна только сейчас догадалась, кто с ней разговаривает. После минутного молчания она заговорила опять по-английски, не желая, видимо, показать свое замешательство и признаться, что приняла его за кого-то другого.

— Ты, Януш? — спросила она, волнуясь. — Боже мой! Конечно же, мы можем встретиться. Как мило, что ты позвонил мне. — И снова перешла на французский: — Когда вы приехали?

— Я только что приехал, — с какой-то печалью в голосе ответил Януш. — Когда я увижу вас?

— Минуточку, минуточку, — нерешительно тянул голос, ничем не напоминавший голос Ариадны. — Я загляну в блокнот. Ага, вот как раз свободное утро через неделю, считая с завтрашнего дня… Приходите.

Януш разозлился:

— Что? Через восемь дней? А раньше у вас нет времени?

— К сожалению, нет. Очень много работы. Если вам угодно, послезавтра у меня коктейль — попозже, к вечеру, около шести. Если вам угодно. Но будет много гостей.

Увы, Януш не смог оценить ни слова «коктейль», ни выражения «попозже, к вечеру», которые были новинкой в языке. Он окончательно вышел из себя.

— Мне не хотелось бы видеть вас в окружении людей… Мне так много нужно сказать вам!

— Как вам угодно, — произнес холодный и уплывающий вдаль голос и вдруг перешел на русский язык: — Как хотите, приходите завтра через неделю.

«Боже мой, она разучилась говорить по-русски!» — подумал Януш и спросил:

— Через неделю, считая с завтрашнего дня, а в котором часу?

— Приходите к двенадцати.

— Вы будете одна? — спросил он.

— Почти одна, но мы договоримся о новой встрече. Хорошо?

— Хорошо. Приду. До свиданья, дорогая.

— До свиданья.

Януш швырнул трубку.

«Не стоило приезжать», — подумал он.

Потекла неделя, представлявшая собой странную мешанину. С одной стороны, ошеломительные впечатления от красоты Парижа, прогулки с Генриком, во время которых самыми крупными открытиями были не Лувр и не музей Карнавале, а улицы и проспекты, голубые и серые краски Сены, деревья и люди. С другой стороны, все это было лишь попыткой заглушить свои чувства, забыть о невыносимом ожидании. Восемь лет он терпеливо ждал, но последних восьми дней, казалось, не вынесет.

Париж во всем блеске своего богатства был не нужен ему, впечатления от столицы мира представлялись ему чем-то сверх программы, чем-то лишним, и только встреча с Ариадной волновала его. Он расспрашивал Генрика, как она выглядит, но тот не умел описать Ариадну, к тому же он никогда раньше не встречался с ней. Откуда же ему было знать, изменилась ли она с того холодного непроглядного вечера в одесском порту, когда ступила на палубу рыбачьего судна.

Антоневский изо всех сил старался развлечь Януша. Он знакомил его и с не очень живописными, но характерными для облика столицы районами Парижа. Центральный рынок, Ботанический сад, Лионский вокзал и канал Сен-Мартен — места, не воспетые ни писателями, ни художниками. Ели они в дешевых ресторанчиках. Януша все время не покидала мысль, как могло быть хорошо, если бы не терзавшая его мука, почти физическая и явственно ощутимая, мука тоски и беспокойства. Думы об Ариадне отравляли восприятие мира. Даже стоя рядом с Генриком у собора на Монмартре, Януш подумал: каким красивым бы это казалось, если бы не мысль об Ариадне и этом ужасном «завтраке», который его ожидает.