Хвала и слава. Том 1

В часы, проводимые в костеле, он предавался наивной набожности. Таинственная тишина маленького и неказистого храма очаровывала его. Иногда приходили и другие ребята: Олек — племянник церковного сторожа, Алюня — брат местной портнихи и дылда Стефан, со знанием дела рассуждавший о богослужениях, мессах и важности святых даров. У Стефана был шрам на лице, и его лихость нравилась обоим братьям, а особенно Антеку. С этими ребятами Антек озорничал, носился вокруг костела и даже в ризнице вел себя неподобающе. Хоть Анджей и преклонялся перед старшим братом и никогда не решался осуждать его, но в этом поведении Антека в ризнице он усматривал нечто дурное. С той поры слепое благоговейное чувство, которое внушал Анджею старший брат, стало меркнуть. Анджей по-прежнему любил брата, но уже не преклонялся перед ним. Антек шалил больше всего со Стефаном, который часто гонялся за ним вокруг костела, а поймав, щипал и душил, пока Антек не начинал полушутя, полусерьезно кривозня продолжалась и пред алтарем. Стефан старался сконфузить Аптека, когда тот звонил к возношению святых даров, или же корчил ему рожи за минуту до того, как ксендз обращался к пастве с Orate Fratres, так что Ромала, обернувшись, замечал только смеющегося Антося и исполненного безграничной серьезности долговязого министранта. С колокольчиками у Анджея дело не ладилось, и звонить ему не давали, он только выносил молитвенник, а во время тихих месс, когда скверный органист не играл на органе, он с таким увлечением прислушивался в тишине к голосам ласточек за окнами костела, что забывал о своих обязанностях. И тогда Стефан, больно дернув его за вихры, напоминал ему, что пора перевернуть страницы служебника с Евангелия на послание.

В ту пору Анджей начал понемногу разбираться в семейных отношениях. Может, это следует приписать особой его впечатлительности, ибо Антек, например, ни над чем не задумывался и даже не представлял, что, помимо того, что касается его лично, существуют и постоянно назревают какие-то проблемы. Но Анджею было совершенно ясно, что мама не любит этого дома, не вполне доверяет тете Эвелине и что в отношениях пани Голомбек с теткой, которая ее, можно сказать, вырастила, есть какая-то глубокая трещина. Мать если и приезжала порой — а случалось это не более одного раза за все лето, — то обычно не тогда, когда приезжал отец. Даже тетя Кошекова, сестра отца, появлялась в доме Ройской чаще, чем мама. Анджей души не чаял в тете Кошековой, своей крестной матери, и радовался ее приездам. Тетя Кошекова дарила «малышу», как называла Анджея, всякие удивительные лакомства и игрушки, привозила ему вещи совершенно неожиданные, и это было чудесно. Из огромной сумки она извлекала, например, кокосовый орех или коробочку с немыслимо сложной головоломкой, или кубики, которые дарят двухлетним детям и которым в глубине души несказанно радовался Анджей, или, наконец’, доставала из кармана куклу — негра или китайца. Анджей стыдился играть с куклой, Антек дразнил его за это и даже грозился, что расскажет Стефану, — так что игрушка немедленно переходила в распоряжение Геленки. И все-таки Анджей еще долго считал ее своей собственностью и каждое утро спрашивал сестренку:

— Куда ты девала моего китайца?

Тетя Кошекова, хотя она и обитала в маленькой квартирке на Праге, держала мебельную лавку и была простой женщиной, отнюдь не стеснялась в Пустых Лонках, свободно расхаживала по всей усадьбе, заглядывала в бараки и говорила Ройской:

— Как вы разрешаете своим людям жить в такой ужасной грязи?

На это Ройская только пожимала плечами.

— Что я могу поделать? Бараки белят каждый месяц…

Дети называли Ройскую тетей. Тетя никогда не ходила в бараки, она только вызывала либо управляющего Козловского, либо практиканта Россовецкого и говорила:

— Кошекова уверяет, что в людских очень грязно…

На что и Козловский и Россовецкий неизменно отвечали:

— Пусть Кошекова не в свое дело не суется.