— Будем общаться по скайпу.
Ставлю сумку. Надеваю кожаные ботинки.
Лис стоит у коридора.
Спрашиваю:
— Так что Юра написал? Я хочу услышать.
Лис игнорирует вопрос. В его голосе звучит обида:
— Я никогда не буду главным редактором «Фоксрока». С сегодняшнего дня я никогда больше не буду журналистом. Потому что это не мое.
— Попрошу Кэти стать…
— Она не станет. Потому что это тоже не ее.
Укутываю шею в шарф.
— Ты ошибаешься.
А он говорит:
— Я должен жить дальше.
Так ведь об этом Макс Остин ему и твердил все последнее время.
Пальто оказывается на мне.
А Влад заявляет:
— Завтра меня здесь больше не будет. Завтра я начну жить с Настей.
Надев шапку и перчатки, смотрю на дверь. На ту дверь, через которую со мной навсегда распрощались Ульяна, Аня и Андрей. Дверь, которая пережила со мной многое. На ней я занимался сексом с Настей. Через нее, дверь, проносили труп Юры. На ней висело расписание наших концертов. Эта ручка, за которую сейчас схватился я, помнит все прикосновения: мои и тех, кто здесь, в квартире, побывал.
Дверь открывается. Возможно, я открываю ее в последний раз. Выхожу в темный подъезд.
Влад быстро проговаривает, виновато опуская взгляд в ноги:
— Прости.
— Прощай.
Единственный фонарь в районе горел вдалеке, поэтому я нашел Виолетту, подругу-готку, по звуку. Ее темный силуэт качался на до невозможности скрипучих и ржавых качелях. Я сел рядом.
Луна была далеко.
Скрип пронзал ночную тишину так, словно охотник ради забавы вбивал ножи в дикого зверя.
— Ты все-таки пришел. Каким образом?
— Бабушка спит крепким сном с десяти вечера до трех ночи. Я выбрался через окно.
— А как же обратно? У тебя есть лестница к окну второго этажа?
— Поверь, заберусь и без лестницы.
Виолетта поднялась с качелей, протянула руку.
— Пойдем к реке.
И мы направились по невидимой тропе к грунтовой дороге, ведшей к месту, где когда-то находился порт. Постепенно приближаясь, мы сильнее чувствовали ту прохладу, которой веяла речная вода.
Шум волн — биение сердца.
— Я придумал название вымышленной группе. «Биш-Би».
— Ты назвал группу по имени моего кота? Ах, шалун.
Виолетта спускалась к Каме первой. Я старался не свалиться на нее.
— Хотела бы я быть частью твоей вымышленной группы.
— Кто знает, может быть когда-нибудь…
Смех Виолетты — мелодия ветра.
Мы оказались на просторе, стелившимся миллионами камней. Подруга указала на небольшую вершину метров двадцать высотой, на которой росло одинокое дерево.
— Взберемся?
Браться за сыроватую землю, влажную траву и карабкаться вверх — хвататься за жизнь.
— А я песню посвятил тебе.
— Ну-ка, спой.
Мы почти добрались до вершины, когда я запел.
— «Ей не светят звезды, она в обнимку с ночью пытается скрыть совсем живые слезы и душу свою волчью, что так мешает жить. Но людям ведь тоже будет очень сложно всего ее лишить. Она — Богиня разрушения, и, вполне возможно, уже решила все убить».
Смех Виолетты — колокола печали.
Подняться наверх — возможность увидеть больше.
— Я — богиня? Да брось, ты мне льстишь!