Хватайся! Рискуй. Играй. Умри (СИ)

Маша — самая странная девочка, которую знал. Она очень хорошо рисовала. Лучше всех в нашем классе. Но рисовала черепа, вырванные глаза, страшных монстров, кровь. Ее рисунки завораживали и пугали. Преподаватели переживали. Ведь у нее налицо проблемы с психикой.

С ней никто, кроме меня, из сверстников не общался. Мне же было пофиг на странности.

Поэтому этой ночью я чуть не погиб.

Проснулся от невыносимого жара и странного грохота. Открыв глаза, я мгновенно запаниковал. Языки пламени, словно змеи, извивались, пытаясь меня ужалить. Кажется, горел весь дом. Что-то начало рушиться. Где-то завыла сирена. Поваливший в лицо дым перекрыл мне дыхание.

Что было дальше — не помню. Амнезия.

Я пришел в сознание спустя одиннадцать дней в ожоговом отделении нижегородского института травматологии и ортопедии.

Вечер дышит. И мы дышим

— Он нажал на крючок,

А выстрела нет.

Он свободы сынок,

Тающий снег.

«Снег» в куплете мною раздается чуть ли не воплем. Так проверяю эффективность беруши.

Помню, как родственнички переживали за меня, узнав о пожаре. Одиннадцать дней в коме: три дня в Казани, остальные — в Нижнем Новгороде. Сколько людей за меня переживало. Многих я даже не знал. Они молились, ставили свечки, уверяли внезапно протрезвевшего отца, что все со мной будет хорошо. Он выживет.

Первая клиническая смерть. Врачи говорят — Максим, мол, труп. Не спасти. Отец дает им взятки. Они что-то пытаются сделать.

Вторая клиническая смерть. Врачи разводят руками. Снова взятки.

Богатый родственничек, странно, что у меня такой есть, договаривается, чтобы меня доставили на вертолете в Нижний Новгород.

— Он зарядил барабан,

Один из шести, —

И должен, дав по ушам,

Выстрел жизнь унести.

Четыре года после пожара я лечился в Нижнем. Сначала в ожоговом отделении. Я получил ожоги на подбородке, левом плече, обоих кистях и правой лопатке. По какой-то причине ноги перестали слушаться. Три месяца учился ходить. Ездил на коляске.

Потом в отделении реконструктивно-пластической хирургии, сокращенно РПХ. Необходимо было восстанавливать сухожилия, без которых кисти отказывались разгибаться и сгибаться самостоятельно. Также было необходимо восстановление плеча, из-за которого не мог полностью поднять левую руку. Сгоревший подбородок ничуть не меньше заботил меня и специалистов, которым я отдался на растерзание.

— «Но нет-нет-нет-нет-нет,

Я все еще жив! Я все еще жив!

Я буду жить так, как

Никогда и не жил.

Но только дайте еще-ще-ще-ще-ще

Выстрел один».

Мною владели замечательные врачи. Я каждый год отправляю им подарки. Чтобы помнили о спасенной жизни музыканта.

Именно в РПХ я флиртовал с тридцатишестилетней медсестрой, ласково называя ее «сестренкой».

Именно в РПХ меня чуть не изнасиловала сорокалетняя женщина, больная гепатитом и ВИЧ.

Продолжаю петь, прохаживаясь по сцене и всматриваясь во внимательную толпу:

— Он губы сжал,

Проглотив слюну.

Но дан еще шанс

Пожить на свету.

Именно в РПХ я познакомился с некоторыми лучшими друзьями.

Именно в РПХ я подрался с двадцатисемилетним агрессивным кавказцем, склонявший пятнадцатилетнюю девушку к сексу.

Именно в РПХ я за чужой счет трахнул проститутку.

А однажды я скомпрометировал перевязочную медсестру, показав другим медсестрам ее неприличные фото.

Благодаря ежедневной практике с соседями по палате мне нет равных в карточных играх и матерных перепалках.

Именно в РПХ я обрел дом, в котором мне всегда рады.

За исключением той медсестры, чьи откровенные фото я без стеснения показывал ее коллегам.

Я отступаю к Кристи, мелодично ударяющей по барабанам и тарелкам.

— Он свободы дите,

Но не может сам

Надеется, что

Случайность его отдаст небесам!

После повтора припева Кристи встает со стула, я передаю ей микрофон, а она мне — палочки. Рокировка. Меняемся местами.

Тишина.