Хватка (СИ)

       — Он все понимает, — тихо прошептал оголец, — дед, слышишь?

       — Слышу, — отмахнулся из угла старик, — конечно понимает. Военный пес, это тебе, брат, не просто так. Псина умная. Вот сижу, а в спину будто человек смотрит. Так надо, …собаче, — обернувшись, тихо сказал дед Дунаю, — ты дюже не кори нас. Не приведи господи, выскочишь сдуру во двор, увидят немцы, и тогда нас всех, …как тех евреев за Правлением порешат.

       Вот, это я тебе из уздечки связал, на морду. Не упирайся, — натягивал старик псу на нос задубевшие от времени ремешки, — без этих постромков тоже нельзя. Овчар ты, видать, хороший, очухаешься и станешь службу свою собачью нести. А вот зайдет кто чужой во двор, ты почуешь и станешь брехать на все село. Этого, брат, …никак.

       …Ни вертись, Дунай, потерпи. Такая уж у тебя сейчас жизнь пойдет — тише воды, ниже травы. Будет приходить Петрок, чтоб кормить, снимет этот …намордник. А как поел, тут же обратно в узду. Ты уж нас не подводи, — потрепал дед за холку прислушивающуюся к его словам собаку, — поуспокоятся немцы, выйдешь и ты из неволи…

       К Пустовым пошли не с самого утра, а чуть погодя. Бабка Мария не могла отпустить деда «к людям» не пошептавшись с супругом. Петрок ждал у калитки, баловался с двуручной пилой, уперев один ее край в землю, а другой, после удара по звонкому, металлическому полотну, нажимал к низу. Пила сгибалась и пела «пуйи-и-и, пуйи-и-и-и…»

       Дед Моисей не долго выслушивал рекомендации супруги и вскоре вышел. Усевшись на скамейку, он принялся мотать онучи и обувать свои старые кирзовые сапоги, которые всегда стояли здесь, под лавкой, с марта по октябрь, и назывались у него «для работы». Трогать их можно было разве что матери или бабке, когда те прибирались на пороге, да и то, только для того, чтобы передвинуть с места на место. Раньше дедовские сапоги «для работы» то и дело менялись. Стоило только отцу Петрухи получить себе в МТС новые, дед, если его рабочая обувка была уже совсем никудышная, сжигал ее в дворовой печке, за что бабушка всякий раз его отчитывала: «Дав диму, сива голова, на все село. Ладно я з тобою горюю, за що сусідам терпіти таке горюшко?»

       Странно, бабка ворчала так всякий раз, когда дед жег сапоги и труба их выбеленной на лето дворовой печи в самом деле дымила на всю округу, словно паровозная, однако, в то же время Петрок не раз видел, как сама бабуля давала деду поручение сжечь что-то из обветшавшей одежды или обуви. Неизвестно, как было у других, но у них дома все из «тряпья», как называла это баба Мария, принято было жечь, причем каждый раз, включая то время, когда дед палил свои «треклятые» сапоги, она стояла у двери и внимательно следила за этим, будто завороженная...

       — Чего пилу ломаешь? — подходя, бросил дед. — Где мне зараз, при немце, другую найти?

       — Я не ломаю, — буркнул Петрок, поворачиваясь и направляясь за ним, — она, если так делать — поет, хотел тебе показать.

       — Поет, — повторил за ним дед и, улыбнувшись, добавил, — ты мне лучше у Пустовых покажи, как она поет. Запам'ятай, будеш погано справлятися, відправлю додому, з Яринкою всі распилю.

       Петрок понимал, что это, конечно же, шутка, но мысль о том, что из-за какой-то мелочи этот день рядом с Яринкой может не состояться, заставила его умолкнуть, собраться и уяснить себе пусть и не озвученное напрямик, но вполне понятное требование деда: они идут к Пустовым не для того, чтобы Петруха развлекал дочь агронома разговорами.

       Тетя Люба, как видно, ждала, что они придут раньше, готовилась. Сама хозяйка была где-то в хате. У дровяной кучи лежала пила, а у стены стояли две лопаты. Был еще топор, которым по приходу Бараненок малыш Васько уже тюкал одну из обгоревших до углей доску.

       — Здаров, козак, — подмигнул ему дед, — А де ж мати?

       — В хати, — ответил малыш, продолжия практически безбедно для доски, бухать в нее носком тяжелого топора.

       В этот момент из-за угла появилась Яринка:

       — Здравствуйте, диду, — на ходу бросила она, и тут же побежала звать мать.

       — Быстрая на ногу девка, — глядя на нее, будто сам для себя заметил вслух старик, — и на руку. Пока у нас были, бабка Марья говорила, что и до работы охочая. А, Петрок?

       — Не знаю, — сдержанно ответил внук, — я з нею не працював.

       — А сiно, хто кидав? — спросил дед. — Я все видел со двора, …быстрее тебя управлялась.

       Петрок покраснел, но ничего не ответил. Через пару минут пришла тетя Люба, показала, где взять за сараем козлы, забрала топор у перепачкавшегося углем Васька, и работа закипела.