Киану Ривз: победы, печали и правила жизни

А потом раздается звонок судьбы на сотовый телефон Nokia 8110 – откидной, как нож для прорезания дыр в фальшивой действительности, доставленный курьером «ФедЭкса» на стол Томасу Андерсону от Морфеуса (Лоуренса Фишбёрна), который уже указывает Киану дорогу. Телефон с откидной крышкой тоже привязывает фильм к своему десятилетию. Мир, который Киану воспринимает как реальность, – на самом деле воссоздание жизни на земле в Северной Америке в последние дни перед тем, как искусственный интеллект ополчился против своих создателей и заточил человечество под землей. Мы видим мало симулякров 90-х и их поп-культуры; любопытно, можно ли было войти в видеопрокат в мире Томаса Андерсона и взять там один из многих научно-фантастических триллеров, предшественников «Матрицы», где девайсы с искусственным интеллектом, параллельные вселенные и виртуальные реальности тоже использовались, чтобы чуть разрядить сгустившееся в атмосфере предчувствие онтологического кризиса – человечества и самого кинематографа. Мог бы непробужденный Томас Андерсон через несколько месяцев посмотреть «Бойцовский клуб», не вполне понимая, что же его так привлекло?

Киану идеален в этой истории, потому что как исполнитель главной роли он хорошо встраивается в сюжеты, где для развития действия его персонаж не должен принимать никаких радикальных решений. Многие ключевые моменты «Матрицы» требуют от него пассивности, даже бесстрастности, а направляют его события. Фишбёрн говорит Киану, что существует два способа выбраться из здания: через окно, по карнизу высотной офисной башни, или под конвоем. Киану проверяет карниз, откуда открывается максимально пугающий вид, а в следующем кадре Хьюго Уивинг и его головорезы уже выводят Киану в наручниках.

Когда я пересматривал «Матрицу» в 2019 году, прошло уже несколько лет с тех пор, как я ее смотрел целиком, и в этот промежуток авторы сценария и режиссеры фильма сделали трансгендерный переход. Я предположил, что фильм станет очевидной постфактум аллегорией их опыта: блокбастер как прикрытие истории каминг-аута, метафора жизни и страданий транслюдей, их угнетенных тел, освобожденных из онтологического заключения. При желании вы найдете эти темы в фильме. То, как медоточивый и отвратительный агент Смит/Хьюго Уивинг настойчиво обращается к Нео «мистер Андерсон», – это своего рода деднейминг[375]. И когда Нео обретает суперсилы внутри Матрицы, осознав, что реальность – подобно гендеру – это конструкт, мы видим одновременно аллегорическое изображение самоактуализации и освобождения и признание того, что для некоторых людей такое освобождение осуществимо лишь в воображаемом пространстве. Лилли Вачовски подтвердила в 2020 году, что очевидные параллели с переходом были умышленными, но «корпоративный мир не был к этому готов»; она подтвердила, что Свитч (в окончательной версии фильма этого персонажа играет Белинда Макклори) изначально в сценарии фигурировали как мужчина в «реальном мире» и как женщина в Матрице[376].

Но когда мы узнáем все это о создателях фильма, «Матрица» уже несколько лет будет находиться в культуре в свободном парении. Фильм станет бесконечно преломляемой метафорой отчасти из-за того, что он откровенно повествует о метафорах: мусорная корзина на рабочем столе вашего компьютера использует предмет из реального мира как метафору процесса уничтожения файла – и в матричной версии повседневной действительности тоже все служит метафорой чего-либо. Агент Смит и его команда, предстающие внутри вселенной спецагентами власти с соответствующими образу наушниками и очками, – это метафора систем, удерживающих в строю подключенные к Матрице массы. Старорежимные телефоны-автоматы, благодаря которым люди попадают в Матрицу и покидают ее, – это метафоры существующего более высокотехнологичного процесса, открывающего к ней доступ. Ложка – ну, про ложку вы и так всё знаете. Сама фабула фильма, иными словами, способствует тому, чтобы любой зритель всему на экране, даже реквизиту, приписывал какие-то скрытые смыслы. Структура «Матрицы» слишком мощна, чтобы просто сидеть и смотреть; она быстро становится той песней, которую народ подхватывает и напевает уже сам – о том, что ему в ней видится; это как мем о Симпсонах, значение которого зависит от того, какой ярлык навесить на Лизу, ее чашку с кофе, кофейник и Мардж.

В конце концов Киану попадает к Морфеусу, а мы добираемся до сцены выбора между синей таблеткой, которая вернет Киану в зачарованный мир Матрицы, и красной – она позволит ему узреть истинную природу действительности. Морфеус уже намекал на «мир, который подсунули тебе под нос, чтобы скрыть истину», на «тюрьму, которую не ощутишь ни вкусом, ни обонянием, ни осязанием, – тюрьму твоего разума».