Кьяра

Данатин дом я узнала не сразу. Раньше он ничем не отличался от нашего и от других домов на улице. Низкий, с небольшими окнами, чтобы лучше сохранять тепло зимой, с черепичной двухскатной крышей – такими были все дома на нашей улице. Теперь дом Данаты возвышался над всеми остальными вторым этажом, светился витражными окнами, красовался резным флюгером.

И я не смогла зайти в него. Я стояла на другой стороне улицы, смотрела на эти витражи, и в голове моей стучал молот: «Даната, Даната, Даната». Вот сколько стоит молчание твоей семьи – дом в два этажа и витражные окна. Молчание всех семей. Ветер с причалов теребил мое платье и концы алого пояса. Я знала, что король выберет меня, он выбрал меня давно, в день, когда я окликнула Данату во время обряда. Мне идти через площадь Будущих королей и по Дороге силы, мне входить в храм Семипряха. Но мои родители не отстроят себе такой дом. Четырнадцать дьенот и щедрые подарки короля получат Сады. Чтобы было на что кормить старух. И нанимать тех, кто обрушит крышу в ювелирной мастерской, кто столкнет женщину к огнёвкам.

– Кьяра!

Я не заметила, как на крыльцо дома вышла тетя Йена, мама Данаты. С ней была Ульрас. Они были такими прежними, такими обычными!

Закрыв лицо руками, я бросилась бежать.

Прерванный танец

После прогулки по городу я заболела. Никто не знал о моей болезни, тело мое оставалось сильным и здоровым, упрямо сопротивляющимся тому, что росло внутри. Но тоска, желто-серая и безмолвная, как зима за окном, тяжелая и густая, как каждое новое утро, заполняла мою голову и сердце. Я молчала. Молча я вставала утром, делала зарядку, плавала в ледяном озере, завтракала, училась, обедала… Молча повиновалась. Купол храма Семипряха взирал на меня сквозь голые деревья Садов и взращивал, поддерживал молчаливую тоску. Рия заглядывала мне в глаза, брала за руку, но я не могла ответить ей. Мне казалось, что жизнь уходит из меня, вытекает через открытые глаза, и я не могла спать по ночам.

Пришла весна. Не стесняясь и не скрывая радости, дьензвур начала меня готовить к Балу первого весеннего полнолуния, будто выбор короля был предопределен и очевиден, будто не осталось других девушек в Суэке. Сви, Вейна, Тира и другие, кто мечтал стать силой короля, возненавидели меня и не пытались это скрыть.

Хранительницы старались придумать мне номер для концерта, но тоска не давала мне ни петь, ни танцевать, и даже балладу я читала, сцепив зубы.

– Оставьте ее, – сказала наконец Асас. – И без нее довольно желающих.

Они верили, что король и так не забудет меня.

И он не забыл.

Когда мы выстроились в ряд – белое с алым, нежный цветок в волосах, взгляд потуплен, – король сразу подошел ко мне. И поправил цветок. А после концерта пригласил на первый же танец. И на второй, и на третий.

– Почему ты не выступала сегодня?

Я не ответила. У меня не было сил ему отвечать. Мир был какой-то неправильный. Наши жизни ломали ради вторых этажей и витражных окон, и не с кого было спросить за тоску внутри меня.

– Ты меня боишься? – спросил король.

У него был бархатный голос, крепкие руки, и от него пахло лерокой, нежно и приятно. Он уверенно вел меня в танце, и я понимала, что такого короля можно только любить, обожать, боготворить. Но не бояться. И я помотала головой.

– На прошлом балу ты была гораздо разговорчивее, Кьяра.

Я вскинула на него глаза. Надо же! Он знает мое имя!

– Простите, мой король, – голос, отвыкший вылетать из горла, показался мне карканьем вороны. – У меня выдалась тяжелая зима.

– Ты здорова?

Я кивнула. Какая разница, здорова ли я? Грустна или весела? Во мне много силы, а ведь именно это ему и нужно! Вдруг я поняла, почему молчала, почему ничего не хотела делать, поняла, что происходило со мной: так я старалась уничтожить свою силу, чтобы она не досталась королю! «Это то, что никогда не должно с тобой случиться», – говорила мне мама, и я хотела быть послушной дочерью! Я готова была тихо растаять, лишь бы не стать силой этого красивого мужчины, держащего меня в своих руках.

– Вы помните Данату? – вырвалось у меня против воли. – Она была вашей шестой силой.

Король опустил руки и сказал серьезно:

– Я помню вас всех.

Музыка еще звенела, пары кружились, но король проводил меня на место и до конца бала больше не приглашал. Может, хоть теперь моя дерзость задела его?

Я подошла к столу с напитками и выпила бокал воды. Голова была пустой и звонкой. Интересно, отправляют ли на рудники за дерзость королю? И где больше шансов выжить: там или в храме Семипряха? Краем глаза я увидела, что кто-то подошел ко мне, и обернулась.

– Моя королева, – присела я в реверансе.

Королева протянула мне желтую спелую акимфу и спросила:

– Сказать ли тебе, моя милая, какой самый страшный грех в этом мире? Грех, осуждаемый и не прощаемый всеми богами на свете, грех, на который только древний, слепой и глухой Семипрях смотрит сквозь пальцы?

Я промолчала. Но королеве не нужен был мой ответ.

– Кровосмешение.

– Что?

Королева усмехнулась:

– О, наивные дети Суэка! Чисты и беспомощны в своей чистоте…