Кибердемоны 2. Сонгоку

В ямке, выкопанной в песке, горел костёр. Пламя было чадящим — чёрный удушливый дым уходил в небо неровным столбом. Топливом служили полиуретановые покрышки — обернувшись, он увидел облысевший байк. Блестящие металлические обода скалились голыми спицами.

Напротив, через костёр, сидел человек. Тёмная фигура, закутанная в бесформенное одеяло, ноги сложены по-турецки, в одной руке — раскрашенная под камуфляж армейская фляжка, в другой — сигарета.

Он молча сел, бросил угрюмый взгляд на фигуру и вытащил собственное питьё — пластиковую бутылку с теплой, чуть солоноватой водой.

— Привет, аллигатор, — сказала тёмная фигура и приложилась к фляжке.

Память рухнула на Мирона, как небоскрёб. Белое, увешанное колечками лицо Мелеты, полёт в вингсъюте сквозь московскую метель, тёмный туннель между морскими контейнерами, зрачок винтовки, направленный ему в лоб, холодный ящик конструкта, прижимающегося к животу, белые, как пух одуванчика, волосы профессора, меч, вырастающий прямо из нежной девичьей руки…

— Решил наконец-то научиться пить? — спросил он и закашлялся.

Брат неторопливо отхлебнул еще раз, в воздухе, смешиваясь с удушливым дымом горящей резины, поплыл запах виски.

— Ну, цирроз печени мне теперь не грозит.

— Что тебе нужно?

— Хочу вернуть тебя домой, братишка.

— Я об этом не просил.

— Понимаю, — Платон оглядел чёрную, без единого ориентира равнину. — Уютно тут у тебя.

— Я не хочу возвращаться, — отрезал Мирон.

— Дело не в том, чего хочешь ты.

— Всё, как всегда, да? — он оскалился. Достал из кармана потрёпанной куртки мятую пачку — осталось всего две сигареты — вытащил одну зубами, откинул с характерным щелчком крышку бензиновой зажигалки, прикурил, выпустил дым… — На мои желания всем насрать.

Обычного удовлетворения это не принесло. На языке осел привкус гари от покрышек, лёгкие болели от удушливого дыма.

Бросив сигарету в песок, Мирон посмотрел на брата. Сквозь чад костра он видел лишь чёрный оплывший силуэт. Контуры были только намечены: кочан головы плавно переходит в покатые плечи, ног не видно. Фигура словно вырастала из песка.

— Если тебе будет легче, у тебя сейчас нет желаний, — откликнулся Платон. Сигара и фляжка с виски куда-то делись. — У тебя нет мыслей, чувств, потребностей… Ты заблудился в странном аттракторе своего собственного подсознания.

— Но… я нормально себя чувствую, — возразил Мирон. — Просто взял передышку. Делаю что хочу, отдыхаю…

— Ты в курсе, что находишься в Плюсе?

Он огляделся. Прислушался к себе. Сквозь джинсы в задницу впивались твёрдые и холодные камешки, тепло от костра грело правую щеку, лёгкие щипало от удушливого дыма… В животе немного бурчало, а мочевой пузырь был переполнен.

— Мы дрались, — ответил он. — А когда победили, я сел на байк и поехал, куда глаза глядят. Я больше не мог смотреть на трупы.

— Они были ненастоящими. Это были всего лишь атаки ботов в киберпространстве. И кстати: мы не победили.

— Что?

— Нам удалось поставить временную защиту. Но рано или поздно её пробьют и Технозон вновь окажется в опасности.

— Я думал, что защищал тебя.

— Так оно и было, — кивнул Платон. — И кстати: прими мою благодарность.

— Обращайся.

— Хорошо. Мне нужна твоя помощь.

— Что?

— Мне нужна твоя помощь.

— Нет, я расслышал. Просто… Опять? Разве тебе мало?

— Выиграв одно сражение, не выиграешь войну.

— И в чём твоя война, брат? Хочешь стать властелином мира? Поработить Плюс?

— Всего лишь защитить Технозон.

— Но… на хрена? У тебя что, нежданно прорезалось чувство лояльности к работодателю?

— Нирвана.

— А причём здесь она?

— Как только фаерволы Технозон рухнут, они разорвут Нирвану на куски. Миллионы людей могут пострадать. Попадут в ловушку аттрактора, так же, как и ты. И поверь мне: пустыня — это еще не самое страшное. В душе каждого человека гнездятся свои демоны…

— Я не в ловушке.

— Ты уверен? Можешь отсюда выбраться?

Мирон смутился. Мысли о том, что он делает здесь, на этой равнине, приходили в голову. Иногда. Но он упорно их игнорировал.

— Я… не хочу. Мне и здесь хорошо.

— Ну, тогда тебе остаётся только ждать смерти, пока мир у тебя за спиной будет медленно сползать в пропасть.

Мирон понимал, что брат пытается воззвать к его чувству ответственности. И похоже, это ему удавалось.

— Ты сказал «они» будут рвать нирвану на куски, — мысли ворочались неохотно, будто залитые вязким холодным сиропом. — Ты знаешь, кто это? Кто за всем этим стоит?

— Да.

В груди родилось какое-то новое чувство. Такое распирающее. Будто стоит сделать еще один вдох, и грудная клетка не выдержит. На плечи рухнул очередной пласт памяти.

Быстрая смена образов: лицо отца. Бледное, с запавшими глазами. Гроб обтянут чёрной материей, но крышка изнутри — белая, отливает нежным шелком. Мать: зажатая под мышкой неизменная бутылка мартини завёрнута в шарф, жесткие, будто железные кудряшки подрагивают вокруг лица. Старый, но такой уютный и любимый дом скрывается за пеленой дождя. Узкий тёмный подъезд с вечным запахом кошек, под ногами лопаются упаковки использованных дермов…

По спине, от крестца к плечам, побежали колючие мурашки, в руках появился неистовый зуд.

— И… Кто же?