В результате такой политической стратегии для Жадана, в отличие от Андруховича, который после украинской «Оранжевой революции» испытывает чувство неудовлетворенности (или состояние, которое Славой Жижек называет «утром после» революции) и поэтому выступает с лозунгом ее продолжения, такой проблемы как «утро после» просто не существует, поскольку, как утверждает Жадан в своих послереволюционных интервью, в отличие от киевских лидеров «Оранжевой коалиции», призвавших, как только пришли к власти, революционные массы покинуть киевский Майдан, «мы ушли с Майдана гораздо раньше, чем вы тут в Киеве». [475]
Другими словами, политическое революционное действие бывшего коменданта палаточного городка «оранжевых» на харьковском «майдане», как и действия «похуистских» героев его прозы, радикально не было, как оказывается, связано с традиционными категориями политической ответственности или политической цели (избрание нового президента, политические и экономические репрессии в целях перераспределения власти или ре-приватизация Криврожстали и т.д. и т.п.). Другими словами, неизменно и верно оставаясь в рамках политической концепции «перманентного похуизма» никакой другой политической, кроме цели перманентного имманентного наслаждения, данный революционный проект и не ставил. Но именно эта радикальная политическая стратегия, в отличие от политической стратегии Юрия Андруховича, навязающего украинским народным массам высокую культуру и элитный («буржуазный») национализм, оказалась, как уже было сказано, наиболее политически эффективной, соответствуя современной актуальной политической практике имманентного революционного наслаждение масс, или, в терминах Алена Бадью, динамизму народа, а не динамизму нации. Именно поэтому в своем послереволюционном романеВ контексте общей политической стратегии проблему деконструкции традиционной украинской маскулинности Жадан также решает более радикально, чем Андрухович: если у Андруховича деконструкция осуществляется в форме пародии на национальную гегемонную маскулинность, то у Жадана репрезентация украинской маскулинности осуществляется не только вне конструкции гегемонной маскулинности, но и вообще вне конструкции гендера.
В то же время неожиданным парадоксом революционных романов Жадана оказывается то, что его герои, отсылая к традиционной топике инфантилизма, остро нуждаются в фигуре харизматического лидера (такого, например, как сталинский маршал Жуков и др.). Главной политической проблемой для них на фоне доминации в современной украинской политике так называемых «мягких» структур маскулинности (любящего, как известно, пчел и детей нового президента Ющенко, например) оказывается, как показывает Жадан, дефицит потентного архаического Отца, существующего, к сожалению, в нашем символическом никогда не актуально, но исключительно ретроактивно. Именно поэтому Жадан и его друзья в романе
Или … сами занимают его место. Ведь именно так и поступают сегодня ведущие украинские интеллектуалы Сергей Жадан и Юрий Андрухович, реализующие себя не только как интеллектуальные, но и, как уже было сказано, актуальные лидеры украинской нации, оба успешно функционируя как популярные шоумены в современной Украине: как организаторы рок-концертов и других успешных массовых перформансов.
Глава 8
«Трахать женщин и строить нацию»: политики сексуальности в эпоху козачества[476]
Украинский козацкий номадизм и политики сексуальности