В нежелании анализировать коллективную природу козацкой сексуальности отечественный и западный просветительский подходы парадоксальным образом совпадают. Однако различается мотивировка этих подходов. Если просветители хотели видеть в Украине идеальное место для «иного», чем на Западе, типа сексуальности, то в украинской мифологической истории традиционно на первый план выдвигались задачи формирования коллективной национальной идентичности. В отличие от структур индивидуальной идентичности, основывающихся на процедуре саморефлексии, самосознания, структура коллективной идентичности нуждается в том, чтобы ее основа частично оставалась непроясненной, функционировала на уровне коллективного бессознательного. Основа коллективной идентичности в архаических сообществах в значительной степени регулировалась посредством механизмов сексуальности и гендерной стратификации, которые приобретали в этих условиях важное политическое значение. Поэтому анализ мифологической истории, с точки зрения политик сексуальности, и должен быть направлен в первую очередь не на сексуальность как таковую, а на её связь с определенным типом политического действия, которое на практике проявляет себя как более нерепрезентативное, чем сексуальное действие.
Заключение
Хотят ли женщины войны? Современный феминизм в Украине[513]
В отличие от традиционно антимилитаристской позиции международного феминизма и женского движения (характерный пример – деятельность международной организации «Женщины в черном», призывающей во время балканских, израильско-палестинских и других современных войн скорбеть о погибших с обеих сторон), в украинском феминизме послемайданного периода интенсифицируется дискурс милитаризма, в котором война не только осуждается, но понимается в качестве легитимной составляющей современной политики. В терминах этого дискурса главным достижением борьбы за гендерное равенство в Украине является принятие министерством обороны Украины закона, позволяющего – по аналогии с советским прошлым – женщинам-военнослужащим назначаться на должности, связанные с боевыми действиями.[514]
Эту милитаристскую позицию представляют такие украинские женские НКО как «Институт гендерных программ», «Центр развития демократии» и др., а также такие женские инициативами как «Женская сотня», «Невидимый батальон»[515]
и др., с которыми солидаризируется даже украинское отделение «Международной женской лиги за мир и свободу» (Women’s international league for peace and freedom)[516] – ведущей международной женской антивоенной организации,Яркой демонстрацией популярности идей милитаристского феминизма в Украине стала конференция «Гендер в революции, войне и миротворчестве» 6-8 октября 2017 года в Одессе на базе Одесского педагогического университета, поддержанная в том числе командованием батальона Донбас-Украина,[518]
ключевой повесткой которой был вопрос о легализации участия украинских женщин в военных действиях, учитывая, что на Майдане женщины также «привлекались к парамилитарной деятельности, основав несколько различных женских сотен».[519]В дискурсе украинского милитаристского феминизма участие женщин в войне представляется, во-первых, как деятельность «миротворческого» характера, осуществляющаяся в соответствии с резко критикуемой в западной феминистской теории резолюцией Совета безопасности ООН №1325 «Женщины. Мир. Безопасность» [520]
за то, что она концептуализирует и интерпретирует гендер и безопасность в такой форме, которая делает возможной 1) «присваивание феминизма в милитаристских целях» (критикуемый западными феминистками принцип «добавь женщин и взболтай»),[521] а также 2) служит легитимации фундаментально националистического политического порядка; во-вторых, как процесс «демократизации» и «европеизации» Украины посредством её сближения в сфере милитаризации со странами НАТО, в которых женщины уже давно не просто, как в СССР, массово служат в армии, но и занимают должности военных министров.[522]