Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей

Выслушав доклад Голубовича о том, как большевики вот-вот будут побеждены, его же критику городских властей: «Мушу ще сказати, що поводження міста за ці дні ганебне. Місто нічого не робить, щоб ратувати свою таки справу. За цих десять день не заведено ні одноі столовоі, щоб хоч трохи допомогти голодуючій людности. Міська дума спромоглась випустити за весь час одну тільки відозву…», и обсудив текущие экономические проблемы, Центральная Рада принялась рассматривать законопроекты: 1) о восьмичасовом рабочем дне, 2) о государственно-рабочем контроле над предприятиями и 3) временные правила общественных работ. Но утвердить успели только первый. Еще до голосования Голубович озвучил свежую информацию из штаба: здание Центральной Рады под обстрелом с двух сторон – с Печерска и товарной станции. Действительно, снаряды рвались вокруг здания Педагогического музея. Продолжать заседание стало опасно. Проголосовали за восьмичасовый рабочий день – и объявили девятую сессию Центральной Рады законченной. Депутаты расходились по домам под обстрелом; снаряды попадали уже и в само здание музея. Было около 4½ часов дня{1287}. Примерно то самое время, когда Полупанов «добивал» дом Грушевского…

Штат военного министерства, во главе с Жуковским, эвакуировался под вечер 25 января (7 февраля). Деньги – около 7 миллионов рублей – погрузили на три автомобиля, выделив охрану на каждый; еще на два автомобиля погрузили разные припасы. Жуковский боялся, что большевистская агентура проникла и в украинские министерства. Поэтому все приказы он отдавал лично. Громким голосом он распорядился: автомобилям ехать медленно! – а шепотом, только шоферам, уточнил: ехать настолько быстро, насколько удастся разогнать машины. Сам же министр, с отрядом из 7 человек при одном пулемете, решил идти пешком. Большевиков все-таки, видимо, кто-то предупредил. Автомобили успели уехать, а Жуковский со своим отрядом на Фундуклеевской попал под сильный обстрел. Один из его спутников попытался перебежать через улицу и был убит на месте осколком. Пришлось укрываться в здании управления Юго‑Западных железных дорог и, пройдя через него, дворами пробираться на Лукьяновку. Отсюда Жуковский увидел страшную картину:

В деяких місцях горіли будинки. Один будинок особливо врізався мені в пам’ять. Він якось осторонь одиноким стояв і горів, як свічка. Потім я довідався, що то клад Українсько[го] національного богацтва горів. То горів будинок шановного нашого батька Грушевського.

На Лукьяновке Жуковский зашел в транспортный отдел и, назвавшись, приказал приготовить две подводы, чтобы ехать дальше, на Святошино. Подводы приготовили, выехали – но далеко уехать не смогли. Впереди послышалась стрельба. Встретившиеся пленные австрийцы сказали, что там уже орудуют большевики. Подводы пришлось отдать и идти дальше – «долинами, горами, городами, лісами»… Бояться приходилось не только обстрелов, но и заводов, которые были на пути: рабочие этих заводов были почти поголовно настроены большевистски. «[Я]к ті злодії, – вспоминал Жуковский, – пробирались повз заборів та садків». Наконец удалось выбраться на шоссе к своим…

На одному місці спинила нас варта[,] від якої ми узнали, що збираються всі на вокзалі [очевидно, на станции Святошино. – С. М.]. Направився я на вокзал. Боже мій[,] що тут робилось. Ніхто нічого не знав, ніхто не був орієнтированний в обстановці. Всякі чутки невероятного змісту росповсюджувались, чим тілько збільшувалась непевність та розчарованість. На силу мені вдалось узнати[,] де міститься штаб січових стрільців. Ми направились туди. Безладдя було й тут. Знаменитий і хоробрий лицарь[,] наш відомий Полковник Капкан з рештою кінноти із сво[є]ї дівізії вже був тут. Вино лилось рікою, бахвальству та молодечесті не було кінця{1288}.

Ощущения Жуковского разделяли его коллеги. О недружелюбном отношении рабочих к покидавшим Киев украинцам вспоминал Павел Христюк: