Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей

Аромат свободы вдохнули не только дезертиры, но и уголовники. Еще и до революции, в феврале, в Лукьяновской тюрьме имели место «волнения». Тогда обошлось без серьезных последствий. Но 9 (22) мая около двадцати заключенных на прогулке напали на охранников, обезоружили их, отобрали ключи, открыли камеры и выпустили своих товарищей. Бежало около 45 человек. Лишь семерых в течение последующих полутора месяцев удалось поймать{170}. Случай этот оказался в истории тюрьмы далеко не последним.

Но, разумеется, подобные запреты не могли не привести к образованию «черного рынка», а также к разного рода неприятностям, связанных с суррогатами.

Хорошо известная мера, призванная улучшить поведение граждан, – «сухой закон». На всей территории России таковой был введен постановлением Временного правительства от 27 марта (9 апреля){171}. Запрещалась свободная продажа любых напитков с содержанием в них алкоголя более 1½ %. В Киеве разрешения на приобретение крепких напитков следовало получать в канцелярии комиссара Временного правительства, во дворце{172}. Нарушителей время от времени вылавливали. Так, 30 марта (12 апреля), по заявлению Лепарского, Исполнительный комитет принял решение закрыть ресторан «Буф», ввиду того, что в нём продавали спиртные напитки, а помещение реквизировать в пользу городского Продовольственного отдела. Более того, начальника милиции уполномочили и впредь закрывать в таких случаях рестораны и кафе, только докладывая об этом Исполнительному комитету{173}. В середине апреля Совет рабочих депутатов обсуждал вопрос «о мерах борьбы со спаиванием населения одеколоном, потребление которого, в качестве содержащего алкоголь напитка, приняло угрожающие общественному здравию размеры». Решено было настаивать на конфискации всех запасов одеколона и запрещении его розничной продажи{174}. Если это и было сделано, то продажа, разумеется, переместилась «в тень»…

Неприятный сюрприз преподнесла киевлянам той весной природа. Киев всегда был подвержен наводнениям: весной уровень Днепра поднимался на несколько метров, и водой заливало Труханов остров, Предмостную слободку, Оболонь, а при сильных наводнениях также частично Подол. В 1917 году весенний паводок выдался особенно сильным. Об этом было известно заранее: зимой в Киеве и к северу от него выпало очень много снега. Еще в марте специальная комиссия предупредила жителей Подола, чтобы они не слишком рассчитывали на «предохранительные от наводнения паллиативные сооружения» (земляные дамбы, баррикады из мешков с песком), которые могут не достичь цели{175}. Предсказания сбылись. За три дня в начале апреля (по старому стилю) вода поднялась более чем на три сажени (6,5 метров); всего же уровень воды поднялся приблизительно на 9 метров – на несколько десятков сантиметров выше, чем при большом наводнении 1875 года. Некоторые жители Слободки и Труханова острова вынуждены были в буквальном смысле вскакивать с постелей и спасаться бегством среди ночи – иногда по пояс в воде. В ночь на 5 (18) апреля к тому же разыгралась буря, сорвавшая с причалов много пароходов, барж и лодок; не обошлось без человеческих жертв{176}.

Когда вода подступила к Подолу, под угрозой оказались не только жители, но и городская тепловая электростанция. Она была построена очень близко к Днепру – на углу Андреевской и Набережно-Крещатицкой улиц – по технологическим требованиям: станции для работы нужно было очень много воды{177}. Это же стало проблемой. 5 (18) апреля, в разгар паводка, на заседании Исполнительного комитета Совета объединенных общественных организаций был выслушан доклад городского головы Бурчака и принято решение: просить городского голову «принять на себя обязанности со всей полнотой власти, чтобы спасти электрическую станцию»{178}. Но даже городской голова был не властен над стихией.

Дальнейшее расследование показало, что виной, вероятно, была оставшаяся под землей старая труба, по которой когда-то сливалась в Днепр вода из бань. Теперь вода хлынула по этой трубе в обратном направлении и проникла в здание.