Кимбаку-бой (СИ)

От этого голоса Сэхуна будто прошибает током. Он даже ответить не может, поэтому высокий смуглый парень в голубой рубашке присаживается за столик без разрешения и согревает Сэхуна лёгкой улыбкой.

— Люди — рабы своих привычек. Ты ходил сюда раньше, ходил при мне, значит, будешь ходить и дальше. У тебя опять что-то стряслось? Или моё явление слишком внезапное?

Сэхун мотает головой в ответ на какой-то из вопросов или сразу на все — он сам не знает, просто говорить не может. Просто забыл, какой Чонин. То есть, помнил, но воспоминания рядом с действительностью кажутся такими тусклыми и выцветшими, что… Сердце колотится в районе горла и не желает возвращаться туда, где ему положено быть согласно анатомическому атласу. Сэхуну хочется умереть сразу и от улыбки Чонина, и от звука его голоса. Мысли испуганной стайкой разлетаются в голове. Пока до Сэхуна не доходит, что он всего-навсего счастлив. Что он мечтает остановить вращение планеты, заморозить время и насладиться этим мгновением. Смотреть на Чонина и ждать, пока эйфория схлынет немного или же станет настолько привычной, что дар речи вернётся.

— Можно… к тебе? — сдавленно спрашивает Сэхун до того, как осознаёт, что он, собственно, говорит. Когда осознаёт, испуганно замолкает и замирает в ожидании катастрофы.

Чонин смотрит на него с недоумением минуту, но кивает. Путь до машины Сэхун не запоминает — пожирает взглядом Чонина. Потом под ним приятно скрипит кожа сиденья, нос чутко ловит запах Чонина, а мир полон ярких красок, что почти играют на кончиках пальцев — можно потрогать, если очень захотеть.

— Я уезжал из страны. Хотел тебе сказать, но ты куда-то подевался, а ждать дольше я уже не мог. Ты так и не скажешь, как твои дела?

Сэхун молча пялится на профиль Чонина и не может сказать, что всё идёт своим чередом. Не может — и всё тут. Язык не слушается. Эйфория не проходит, и дар речи всё ещё гуляет где-то сам по себе.

Чонин бросает на него косой взгляд и больше ничего не говорит и ни о чём не спрашивает. Он всё тот же, только выглядит так, словно не спал нормально пару суток.

Машина останавливается, и Чонин ведёт Сэхуна за собой. Но Сэхун по-прежнему никуда не смотрит — только на Чонина. В реальность он возвращается тогда, когда Чонин уделяет внимание консьержу за конторкой.

— Доброй ночи, дядюшка Чон. Почта была?

— Конечно, молодой господин, — мелко кивает старичок, копается в ящике и протягивает Чонину кипу конвертов. И, наконец, замечает Сэхуна, чувствующего себя неуместно в роскошном холле. — Это…

— Мой друг, — невозмутимо отвечает Чонин на вопрос, который не успели задать. Судя по реакции старичка, к Чонину домой друзья не ходят.

В кабине лифта они поднимаются на двадцать какой-то этаж, идут по просторному светлому коридору и попадают в большую квартиру. И вряд ли владельцу такой квартиры вообще нужно работать, но это уже…

Неважно.

Сэхун умирает и воскресает, едва его затылка касается ладонь, а белые конверты с шелестом осыпаются им под ноги эдакими креативными осенними листьями. Стирает губами усталость с век Чонина, тонет в поцелуе, лезет руками под одежду. Куртка падает на пол — поверх рассыпанных конвертов, а пальцы Сэхуна сжимают гладкий шёлк рубашки.

Сэхун не помнит, как теряет собственную одежду по пути туда, где им будет удобнее. Он вообще ничего не помнит и не замечает. Только кровать, потому что у Чонина она идеально круглая, застеленная двумя простынями. В центре валяется смятая подушка, а одеяло лежит комом на полу.

— Я не рассчитывал на гостей, — выдыхает после очередного поцелуя Чонин в качестве извинения за бардак в спальне. Но это такой пустяк. Куда важнее, что кровать вообще есть. Без дурацких ножек и спинок. И куда важнее, как горячо смотрит на Сэхуна Чонин. Сэхун продал бы душу дьяволу без раздумий за один лишь этот взгляд. Только бы Чонин так смотрел на него вечно.

От толчка в грудь Сэхун падает на кровать. Под спиной пружинит — кровать жёстче, чем кажется. Но Сэхун вмиг забывает об этом, потому что у него прямо перед глазами Чонин, который стягивает рубашку через голову, отказавшись от возни с пуговицами. Худой и жилистый, похожий на закалённый клинок. Гибкий и грациозный. Заставляющий желание бурлить в крови и жечь изнутри до фантомной боли.

Сэхун резким движением вскидывается и хватается за пояс брюк. В один миг расстёгивает пуговицу и натыкается на шнуровку вместо молнии. Это настолько сексуально выглядит, что Сэхун невольно проводит ладонью по коже брюк и переплетённому шнурку. Чувствует, как Чонину сейчас там тесно, и не может сдержать улыбку. С нарочитой медлительностью он тянет за конец шнурка, распускает шнуровку и ещё медленнее сдвигает брюки вниз.

У Чонина пожар в глазах, и Сэхун не может отказать себе в желании подкинуть дров. Гладит ладонями сильные узкие бёдра, перемещает руки выше и обводит пальцами вызывающе тёмные аккуратные соски. Встав на колени на кровати, он касается ладонями шеи и заставляет Чонина наклонить голову. Ловит губами сочную нижнюю губу и дерзко обхватывает пальцами рельефный ствол. До слабого низкого стона в унисон.