Киммерийский закат

– Нет, Крым-баши, – ответил Рамал, немного поколебавшись, и Курбанов понял, что лжет.

– И знал, какая сумма там покоится?

– …Потому как знать не положено, Крым-баши, – тут же оправдал свое поведение лейтенант.

Курбанов сел за стол и движением руки предложил сесть Рамалу, однако тот, почтительно склонив голову, продолжал стоять. Он служил. Он демонстративно, с восточным подобострастием, служил, подчеркивая то положение, тот уровень, на котором должен осознавать себя в эти минуты его шеф. Только теперь Курбанов понял, что имел в виду Буров, когда при встрече сказал ему о Рамале: «Только что из Туркменистана. Советник президента Туркмен-баши. Азиатская школа, пройти которую дано не каждому…» или что-то в этом роде, дословно вспомнить он уже не мог.

А еще Буров дал понять майору, что возврата в Туркменистан, в Азию для Рамала нет. И поскольку он остался без хозяина, то теперь должен был сотворять себе нового.

Несколько минут Курбанов сидел молча. И все это время Рамал не сводил глаз с его массивного, широкоскулого, с раздвоенным подбородком, лица. Лишь когда Курбанов устремлял на него свой тяжелый, пронизывающий взгляд голубовато-стальных глаз, медленно, почтительно склонял голову.

– Мы никогда впредь не будем возвращаться к этому разговору… Очевидно, я и не должен был задавать его. Но поскольку все же задам, то потребую, чтобы ответ был правдивым. Он никак не повлияет на наши отношения, ни сейчас, ни в будущем.

Рамал едва заметно повел подбородком, хрипло прочистил горло и проговорил:

– Именно так, Крым-баши.

– Если бы я вернулся без кейса, то есть отказался от этих денег… ты обязан был бы пристрелить меня?

Песочной струей стекали секунды, однако Рамал все не отвечал и не отвечал. Курбанов налил себе еще немного коньяку, выпил и, выложив перед собой громадные тяжелые кулаки-гири, поглядывал то на них, то на советника.

– Я задал тебе вопрос.

– Слышал, Крым-баши. Я уже ответил на него, Крым-баши.

– То есть?..

– «Именно так». Из подземелья вы могли выйти только с кейсом. Или же совсем не выйти. Отказаться вы могли в Москве. Тогда вы уже никогда не вернулись бы в Крым, и вам никогда не пришлось бы спускаться в это подземелье.

Говорил Рамал медленно, чеканя каждое слово, опадавшее в сознание Курбанова девятью граммами расплавленного свинца.

– Спасибо за откровенность.

– За откровенность не благодарят, за откровенность казнят покровительством.

– Прекрасно сказано, по-восточному мудро. Но в таком случае возникает еще одно условие.

– Слушаю и внемлю, – без какого-либо налета иронии молвил Рамал.

– Если ты когда-нибудь вспомнишь о моем «вхождении в подземелье»… Если ты решишься вспомнить о нем… Пусть даже не вслух, или хотя бы мысленно… Я тотчас же пристрелю тебя.

Запрокинув голову, верховный советник какое-то время задумчиво смотрел в потолок, словно обреченный, решивший перед казнью насмотреться на небо.

– Именно так вы и должны будете поступить, Крым-баши. Ибо так велит гнев повелителя.

33

«Ну что ж, – размышлял главком Сухопутных войск, заторможено как-то созерцая всю ту безумную демонстрацию военной мощи, которую начали здесь, в столице, без его приказа и ведома. – В конечном итоге поездка в Киев имеет свои прелести. По крайней мере во вводе бронетехники на Красную Площадь тебя обвинить не смогут. Хотя, кто там потом будет разбираться, где именно ты был? Твои войска? В твоем подчинении находятся? Твои подчиненные командуют ими? Вот и отвечай за них!»

– Что они делают?! Нет, вы посмотрите, что они вытворяют! – вдруг не удержался водитель, напрочь забыв, что везет сразу трех генералов. – Они что там все, по штабам этим ядерным, охренели, что ли?! Не понимают, что эта техника способна натворить на улицах Москвы, если начнутся стычки?!

– Никаких стычек не будет, – обронил Банников, глядя, как наперерез им, застопорив движение, идет еще одна колонна боевых машин пехоты и танков. – Не посмеют. Против такой силы переть не посмеют.

– Почему же не посмеют? – заело водителя. – Разве в городе вся эта бронесила чего-нибудь стоит? Не во вражеском, в бою добытом, а в своем, русском, городе, да к тому же в столице?! Или, может, командиры этих частей рассчитывают палить по москвичам из орудий и давить толпу гражданских гусеницами?

– Помолчите, прапорщик, – прервал его монолог полковник, порученец Банникова.

– А ведь он прав, – процедил Буров, вступаясь за водителя.

– Какого черта прав?! Ничего он не прав! Кто против такой силы попрет?! Позабиваются по подъездам и будут сидеть тихо. Разве что по кухням коммунальным судачить станут.

– Даже во вражеском городе танки и бронетранспортеры – это всего лишь пылающие коробки. А в Москве, при нулевой эффективности и притом, что солдаты в подавляющем большинстве своем не знают города, зато знают, что вся эта толпа – свои, советские… Они попросту растеряются. И будут оппозиционеры вытаскивать их из танков да смотровые щели брезентами и куртками закрывать.