Меж тем дикари, позабыв о расползающихся тошнотворных червях, вели себя как одержимые. Задрав рыла к небу, сыплющему на них проклятья, они падали на четвереньки и завывали, как собаки на покойника, пуская слюни. Они жалобно повизгивали, подпрыгивали, скребли землю когтями, а небо отвечало им злорадным хохотом.
- Обезьяны краснозадые! Ишаки вонючие! – надрывался кто-то наверху… Да где же он?
Ур, казалось, не разделял нашего восторга. Чешуя его, наконец, потускнела, исчезала – он снова надел свою красивую гладкую маску.
«Сссстраннно, – прошипело в моей голове. – Ещще один человек здесссь, вместе с нами? На нашем пути? Именно там, где мы должны перебраться? Хм… Он словно нарочно нас тут дожидается. Совпадение?»
«Может, он давно тут?»- предположил я. Ур помолчал немного.
«Тогда это странно вдвойне, – ответил он, наконец. – Долго тут может выжить лишь очень сильный человек. Тренированный; подготовленный…нет; тут что-то не то. На нашем пути человек… он не просссто так, нет. Не выдавайте меня. Скажите, что мы забрели сюда по глупости своей».
Черный внимательно смотрел на Ура; кажется, Ур давал какие-то указания Черному, а сам уходил в тень, прятался в листву. Он человек более опытный, чем мы. Видно, хотел посмотреть со стороны, проанализировать, так сказать, ситуацию, оставаясь незамеченным.
Черный рванул наверх, чтоб над листвой взглянуть на анонимного доброжелателя дикарей, и я последовал за ним.
Над деревом, на вольном воздухе, было не так влажно и душно, но все же жарко. Визжащих дикарей внизу уже не было видно, зато объект их вожделения – отлично.
С юга к загону подступала скала, так густо оплетенная зеленью у подножия, что поначалу мы приняли её за сплошную стену деревьев. В десяти – двенадцати метрах над землею оно образовывало удобный козырек толщиной метров в пять, и на нем приплясывал довольный и злобный человек, при виде которого дикари пускали слюни. И не мудрено – мужчина расплясывал у них перед глазами почти голый. Одни штаны до колен прикрывали его вожделенную и вкусную наготу, и солнце блестело как золото на гладкой и постной грудинке… приплясывая, он время от времени поворачивался к зрителям задом и скидывал штаны, отчего зрители страдали безмерно, и, глядя на аппетитную загорелую задницу, били себя кулаками в гулкие груди и рыдали, стирая с подбородка густую голодную слюну.
Несмотря на весь трагизм ситуации, мы с Черным не вынесли испытания и захохотали. Ур незримо присутствуя рядом, данной сценой тронут не был.
Наш гогот подействовал на незнакомца как удар молнии: он торопливо рванул штаны, натягивая их на голый зад, запутался в них и на миг исчез из виду (сдается мне, он просто упал в густую зелень).
Через миг его взлохмаченная голова показалась над качающимися лопухами листьев.
- Эй, вы кто такие?! – завопил он, и глаза его были круглые как блюдца.
«Вррреттт, сссука, – по-суфлерски свистел голос Вэда в моей голове. – Я чувсссствую, как он напрягся. Он не ожидал насс так ссскоро….»
«Ты уверен?!» – бухнул Черный. Тут у меня глаза сделались ничуть не меньше глаз незнакомца, и мы весьма гармонично смотрелись друг напротив друга с вытаращенными глазами.
Голос виртуального Черного в голове звучал не так, как голос Вэда. Казалось, он говорит с усилием, из последних сил вываливая фразу, всю сразу, торопливо, словно на следующую ему уже не хватит сил. Это Ур его научил?! Как ему это удалось?!
Ур продолжал скрываться в ветвях; словно хамелеон менял он свой вид, и вместе с гладкой кожей, скрывающей его чешую, в чертах его лица появлялось нечто такое, что заставляло меня напрочь о свободном, опасном и высокомерном высшем существе, коим Ур являлся по сути своей. Словно тонкая незаметная пыль на зеркале, словно патина, в чертах его лица появились настороженность и страх; теперь ни за что и никто не поверил бы, глядя на Ура, что он не трусоватый брезгливый красавец, растерянный, ошеломленный, расстраивающийся из-за попорченной прически. Его глаза, хитроватые, немного испуганные, бегали по сторонам, а заискивающаяся улыбка словно говорила : «Я сдам всех с потрохами при малейшей же возможности, если это поможет мне уберечь мою драгоценную шкуру! Я ничего не имею против вас, правда-правда, но жить очень хочется. Так что не взыщите…» Пожалуй, та смесь чувств, которую Ур нацепил вместе с кожей, маскировала его больше, чем что-либо иное. Потому что мало кто из людей маскировался подобным образом; выказывать свою слабость, страх? Это не в человеческой природе; слабый подвергается атаке в первую очередь. Да и выглядеть ничтожеством в глазах кого бы то ни было хоть на малый срок – на это мало кто согласится. Ур не боялся этого.
Ему было плевать на мнение всего мира. И, думаю, даже если б мы все начали показывать на него пальцами, он усмехнулся бы, повернулся бы к нам спиной и жил бы дальше, руководствуясь только своими желаниями и доводам только своего разума.