Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Дневник горничной (Journal d’une femme de chamber) Франция, 2015, Бенуа Жако

Прошедшая огонь, воду и медные трубы горничная Селестина, железная девка, овладевшая секретами парижского шика и кажущаяся принцессой на фоне своих провинциальных «хозяев», – такой же нарицательный персонаж французской культуры, как д'Артаньян или Тартарен из Тараскона. Роман Октава Мирбо, анархиста, антимилитариста, антиклерикала, в 1900-м вызвал нешуточный скандал. Писатель посмел взглянуть на «чистое общество» глазами субретки. И не просто взглянуть, а вынести ему устами Селестины не подлежащий обжалованию приговор, который проще всего резюмировать строкой Жака Бреля: «Буржуа подобны свиньям». Мирбо перевернул социальные роли, предписанные классической традицией. Прежде слуги разыгрывали грубые интермедии в паузах между благородными господскими страстями. Отныне мир слуг – держащих, по справедливому замечанию Селестины, в своих руках хозяйские жизни – с грозной брезгливостью взирал на господские выходки.

Набожная провинция, по Мирбо, – трагикомический ад, населенный в лучшем случае сатирами, брюхатящими безответную прислугу, в худшем – серийными педофилами. Общество охнет, только если насилие увенчается садистским убийством. Но Мирбо был не памфлетистом, а блестящим писателем, и прошел между Сциллой бульварной спекуляции на пикантной теме и Харибдой выжимания слез сочувствия к «униженным и оскорбленным».

Селестина давно отказалась от роли жертвы. Она – чертовски двойственная героиня: ее скрытая безжалостная сила не добра и не зла. И чертовски киногеничная: немудрено, что «Дневник» экранизировали Ренуар (1946) и Бунюэль (1964), у которых Селестину играли соответственно блестящие Полетт Годдар и Жанна Моро. Но текст Мирбо словно «жал» обоим гениям, и они его вполне хирургически переписывали.

Ренуар, получив возможность снять фильм своей мечты в голливудском изгнании, трезво оценил пределы местной творческой свободы, отказался от потуг на воплощение «французского духа», тайной которого владел как никто, и сделал ставку на предельный антиреализм. В пряничных павильонах его «Дневника» водили хороводы гротескные и потешные маски.

Бунюэль перенес действие в 1928 год, придав ему политическую актуальность. Конюх-садовник Жозеф, по-своему, по-мужлански предложивший Селестине руку, сердце и совместный бизнес со стартовым капиталом, украденным у господ, вырос из просто безжалостной твари и почвенного юдофоба, как у Мирбо, во вполне себе фашиста, час которого еще пробьет в годы оккупации.

Но главный «грех» Ренуара и Бунюэля в другом. Оба они – как старые анархисты – жаждали превратить Селестину в свою «союзницу», заставить ее «определиться», опровергнуть страшную правду, которую открыл долго присматривавшийся к ней Жозеф: «Мы с тобой – одинаковые». И потому они оба Жозефа «повязали кровью». У Ренуара он убил безобидного соседа-клоуна, отставного капитана, у Бунюэля – изнасиловал и убил девочку. Селестина же притворилась, что поддалась на его посулы, дабы разоблачить зверюгу.

Жако накопил достаточный опыт «аморальных» экранизаций – «Путешествия на край ночи» (1988) Селина, «Школы плоти» (1998) Мисимы, «Фальшивомонетчиков» (2010) Андре Жида, не говоря о биографии маркиза де Сада (2000), – чтобы не испугаться двусмысленности Мирбо. Его Селестина (Леа Сейду) не является в особняк бездушной стервы мадам Ланлер и ее похабника-мужа ниоткуда, из условного Парижа, как у Ренуара и Бунюэля. Ее анамнез восстановлен, как и в романе, через флешбэки. Вещная среда, о реконструкции которой Жако позаботился с педантизмом хронического экранизатора, усугубляет вонь грязи, в которой радостно барахтается «прекрасная эпоха». Селестина, с головой окунувшаяся в эту грязь с двенадцати лет, даже позволяет себе уронить пару слезинок над своей судьбой.

Ну да, Жако восстановил историческую справедливость: его Жозеф (Венсан Линдон) не заблуждается, разглядев в Селестине родную душу, или, точнее говоря, родное бездушие. Какими, однако же, романтиками кажутся Жако великие предшественники, рифмовавшие униженность и оскорбленность с благородством и честностью. Жако, конечно, прав: все так, но с одной крохотной оговоркой. Жако – не Ренуар и не Бунюэль. Его «Дневник» – отличная, честная в своей жестокости экранизация, но и только, а фильмы «наивных» гениев прошлого – живущие своей собственной жизнью, равноценной с жизнью романа Мирбо, но никак не подчиненной ему.

Дуэлянт Россия, 2016, Алексей Мизгирев

Дождь заливает Петербург-1860, как Лос-Андже-лес-2019 в «Bladerunner»: грязь по колено, стройплощадки и много заброшенных особняков, в их залах бретеры, которым лень тащиться на Черную речку, выплачивают свинцовые долги чести. Дыни на уличных лотках – единственное яркое пятно в сумрачной вселенной, столь неуместное, что кажется галлюцинацией.