Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Пьесы Александра Вампилова (1937–1972) любить нелегко и необязательно, но суетная маета его героев, гулкая пустота сюжетов вывели их за пределы драматургии, превратив в развернутые метафоры застоя. А нелепая гибель писателя в водах Байкала за два дня до 35-летия и накануне прорыва пьес на столичные сцены обрела почти мистический смысл: на взгляд современников, художника убила эпоха, противопоказанная талантам.

И режиссер, и сценаристка Ольга Погодина-Кузмина не хотели, да и не могли опровергнуть «миф Вампилова»: любой байопик мифологизирует героя. Нелепо придираться к хронологическим вольностям: опять-таки жанр вынуждает спрессовывать историческое время. Так, Вампилов (Андрей Мерзликин) узнает об убийстве лучшего друга – поэта Николая Рубцова (Сергей Каплунов) – на иркутской премьере «Старшего сына». В реальности премьера состоялась в ноябре 1969-го, а Рубцов погиб в январе 1971-го. Получается еще и так, что Вампилов погиб считаные месяцы спустя после Рубцова, хотя их смерти разделяют 19 месяцев. Но черт с ним, Голливуд себе и не такое позволяет.

Беда в том, что идеология фильма не уживается с его плотью. Идеология проста: и Вампилов, и косвенно Рубцов – жертвы ожившего с окончанием оттепели дракона «сталинизма». О драконе в нервическом припадке вещает не очень внятный и, безусловно, неадекватный гэбэшник Дима (Сергей Агафонов). Дескать, помнишь, как встретил на вечеринке в Москве поэта Юру: так вот, это диссидент Галансков, его посадили. Пижон Юра, в свою очередь, напоминал участникам вечеринки о печальной судьбе Синявского и Даниэля. Вся надежда на вас, писателей, бредит Дима, только вы можете что-то изменить. Если бы Вампилов не утонул, он попытался бы что-то изменить и его бы посадили, так, что ли?

Дима, окстись. Какой диссидент из этого Вампилова. Он глядит на жизнь с хмельным прищуром, крепко врастает в землю ногами, живет простыми маленькими и одновременно огромными радостями. Но авторы изо всех сил втискивают героев в рамки мифа. Проклятие Вампилова – судьба отца, расстрелянного в 1938-м и непрестанно являющегося сыну во снах. Герой погибает, едва прочитав дело отца, предоставленное Димой. Господи, да у кого только из знаковых и совершенно благополучных фигур 1960-х не были репрессированы отцы – от Окуджавы и Трифонова до Шатрова и Юлиана Семенова. Специфика эпохи, не исключение, а правило.

Еще нелепее попытка навязать диссидентство Рубцову. Ни за что не поверю, что в Литинституте конца 1960-х активистки со стеклянными глазами и интонациями обвинителей на расстрельном процессе обличали студентов за мещанское мелкотемье и пренебрежение социалистическим строительством. А если Рубцову в стенах института и выпить не с кем, кроме как с портретами Пушкина-Лермонтова-Чехова-Маяковского, то вовсе не потому, что он не любил власть, а потому, что его компанией брезговали столичные штучки. Ну и пить, честно говоря, можно было поменьше.

Сами Вампилов с Рубцовым в момент истины, вдруг случившийся в середине фильма, серчают: никакие мы не диссиденты, а простые русские люди. Их трагедия – конфликт не инакомыслящих с властью, а провинциальных самородков (впрочем, Вампилов был не самородком, а сыном сельских интеллигентов) с высокомерными, зажравшимися, космополитическими Москвой и Ленинградом. Столицы, в отличие от провинции, где Вампилова печатали и ставили, готовы были полюбить их мертвыми, но никак не живыми и непредсказуемыми.

Получается, что главный конфликт разыгрался между авторами фильма и его героями. Герои уверяют, что они вовсе не такие, какими видятся авторам, а авторы бьют их по голове и твердят: нет, такие, именно такие. Уникальный случай в теории и практике драматургии – сам Вампилов бы не додумался.

Однажды в Германии… (Es war einmal in Deutschland…) Германия, 2017, Сэм Гарбарски

Вряд ли найдется тема, менее питательная для комедии, чем геноцид. «Жизнь прекрасна» Роберто Бениньи, разрекламированная как «первая комедия о холокосте», вызвала такую неловкость, что, казалось, надолго исключила подобные эксперименты. «Бесславные ублюдки» не в счет: Тарантино разбирался с мифологией не холокоста, а голливудского военного кино. Оставалась лазейка, основанная на претензии, некогда предъявленной еврейскими интеллектуалами всем опусам о холокосте.

Заключалась она в следующем. Изображение жертв как сплошь симпатичных людей – тот же антисемитизм, если не хуже. Геноцид ужасен не потому, что убивают хороших людей, а потому, что убивают всех. Верните евреям право, которым обладают все народы мира, – право на мерзавцев и жуликов, не менее достойных скорби, чем условная Анна Франк. Героем комедии о холокосте может быть только гешефтмахер, у которого чуть больше шансов выжить. Как выжили герои «Фальшивомонетчиков» (2007), чья криминальная квалификация требовалась нацистам для производства фальшивых фунтов стерлингов.