Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

«Я не то чтобы псих: помраченный. Доктор мне говорил: “Ты обожди думать, Игнат, ты не спеши"». Беспамятный Плотников – идеальный Плотников для всех: и однополчан, и тех, кого стрелял, да не дострелил. «Не было этого ничего, не было, забудь», – заклинает «опасный воротила», в прежней жизни – уползший по снегу офицерик, прикрывшийся от смерти «ничейным мальчиком». «Где малец? Не было мальца!» Однако же отчеканил Максим Горький самый проклятый русский ответ на вопрос о «слезинке ребенка»: «а был ли мальчик?»

Даже шинель Плотникова, пропитанная чужой памятью, смущает окружающих. Умные люди советуют: продай, нэпманы с руками оторвут, теперь они в таких шинелях по ночам ходят, чтоб не ограбили.

Евлахов точно рассчитал, как притворится своим среди чужих, а Плотников оказался чужим среди своих.

Задним числом понимаешь: в дороге он не узнал еще одного двойника. Шмара Зина отказывается забыть, как «вот этой самой рукой…»: да, что там говорить, «красиво гуляли». Отребье честнее «видных хозяйственников», «выработавшихся» из «боевых товарищей», обзаведшихся прислугой и Ниночками, пекущими лучшие пирожки в городе. Кутящих на бесконечном пиру жизни, пока не придет пора поднести к виску наган: «недостача страшная» и вообще «запутались».

Очень точная мелодия эпохи, которую кино давно разучилось изображать иначе как манихейский лубок. В этом Петрограде нет ни пошлых «Шариковых», ни кровавых комиссаров. Нет вообще «плохих»: они вкупе с «хорошими» живут в мелодрамах, а история – трагедия. Никто – от комсомолки в красной косынке до соседей Евлахова – не унижен шаржированием. Люди как люди, даже квартирный вопрос не испортил.

Забылась – а о ней писали Леонид Леонов и тот же Толстой – колоссальная драма людей, которых, отсчитывая от катастрофы 1914 года, восемь лет полоскали в кровавой каше, а потом утопили в забытой мирной жизни, полной соблазнов нэпа. «Павки Корчагины» стрелялись от ужаса перед «переродившимися», лоснящимися соратниками, которые застрелятся чуть позже. Но даже они не окарикатурены: слабые, хрупкие люди в водовороте.

Евлахов уронит не глицериновую – живую, плотниковскую слезу над гробом человека, которого совсем не знал и цинично обманывал: «прощай навеки, брат».

Возможно, роль была его подлинной жизнью и смертью.

Возможно, единственная мораль этой повести о том, что никто не знает самого себя, заключена в этой, «братской» слезе.

Салют-7 Россия, 2017, Клим Шипенко

Общественность хором сравнивает обаятельную былину о подвиге космонавтов Владимира Джанибекова и Виктора Савиных, названных в фильме Федоровым (Владимир Вдовиченков) и Алехиным (Павел Деревянко), со «Временем первых» на том основании, что оба фильма посвящены героическим вехам освоения космоса. Но гораздо очевиднее параллели с «Ледоколом». И там и там советские люди застряли в бездушных просторах – ледовых или астральных – именно тогда, когда сама родина вошла в необратимое пике, в 1985 году.

Совпадение обстоятельств лишь подтверждает: главное – нюансы. «Салют» доказал: о серьезных вещах можно говорить с интонацией почти что капустника, ничуть не унижая ни прошлое, ни героев, ни зрителей. Можно снять патриотическое кино, не разрывая на груди скафандра, а в любви к родине признаваться не начальству, а жене в постели, как безыскусно признается Федоров: люблю, говорит, жену, дочь, футбол и коммунизм строить.

Был такой странный, но адекватный трагикомическому духу истории советский феномен, «героическая комедия» о войне или революции: три прихлопа, два притопа, а в финале – гибель всерьез. «Салют» – героическая комедия с поправкой на то, что зритель осведомлен: дважды Герои Советского Союза Джанибеков и Савиных живы и здравствуют. Но Шипенко заставляет пережить кажущуюся неизбежность их гибели, словно они, да, погибли. Хеппи-энд заключается не столько в их спасении, сколько в победе над древним ужасом перед бездной, оглашенной в финале великим гимном застоя «Арлекино».

Смешно, когда Федоров, забыв, что не в невесомости парит, выпускает из рук стакан, летящий с балкона на безвинного котика. Но экранный космос позывы посмеяться отбивает напрочь. Хотя нарастающая запредельность ситуации еще чуть-чуть – и покажется пародийной. Орбитальная станция грозит рухнуть на территорию потенциального противника, впадающего в отрепетированную истерику. Когда поспешно снаряженный экипаж чудом со станцией стыкуется, она оказывается покрытой изнутри льдом и снегом. Не успевают герои подхватить воспаление легких, как вспыхивает пожар, который тушат ценой разгерметизации: хрен редьки не слаще. А чтобы хрен медом не казался, Алехин впадает в скоротечное, но острое помешательство и пытается впустить на борт фантомных спасателей-янки.