Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

У Бондурантов честные фермерские лица: можно, не переодевая их, снимать в экранизации «Гроздьев гнева». Плоть от плоти Америки: здесь землю пахали их прадеды, деды, отцы. Старушка мама в качалке спицами сверкает, с интересом поглядывая краем глаза, как дети собачатся с мужиками, вломившимися в дом со стволами наперевес. Форрест (Том Харди), Говард (Джейсон Кларк) и Джек (Шайя Лабаф), хоть жизнь и заставила их на время освоить новое ремесло, тоже справные хозяева, «кулаки»: четыре новых перегонных куба по тысяче литров запустили. Стратег Форрест обдумывает, как бы – страшно сказать – подмять под себя весь Франклин. Младшенький Джек красивое платье Берте из райцентра привез: она тут же согласилась с ним в лес прогуляться.

Необычны не только бутлегеры, но и их антагонисты. Массовая культура канонизировала Изю Эйнштейна и Мо Смита, колоритных пузанов, оставивших мирные гешефты ради борьбы с пороком, самых эффективных охотников за бутлегерами в Нью-Йорке, и Элиота Несса с горсткой «неприкасаемых», засадившего самого Аль Капоне. Так вот, «Самый пьяный округ» – это «Антинеприкасаемые».

Во Франклин командирован федеральный спецпредставитель, не уступающий ни Изе, ни Нессу: иначе бы ему не доверили зачистку целого округа. Местного шерифа от него тошнит, братья обзывают пидорасом, и их можно понять. На лице у Рейкса (Гай Пирс) написано: «я садист». Он как-то по-садистски даже набриолиненный пробор расчесывает и яблоко ест, не говоря уже о том, как раздраженно стягивает пропитанную кровью белую лайковую перчатку, раздробив кому-нибудь прикладом и каблуками челюсти. Стоит ему появиться, как с экрана разит одеколоном, а к Хиллкоуту возникают вопросы.

Изображая Рейкса даже не как абсолютное зло, а как карикатуру на абсолютное зло, Хиллкоут компрометирует заявленную сверхзадачу: показать, «как все было на самом деле».

Это вообще глобальная сверхзадача дуэта Хиллкоута с Кейвом. «Округ» рифмуется с нашумевшим «Предложением» (2005), где они тоже разрушали жанровую традицию романтического изображения войны британских властей с австралийскими разбойниками в начале XX века. Садистам-законникам и там противостояли братья: их робингудство было неочевидно, но в них можно было хотя бы увидеть стихийное, что ли, махновство: не колонизаторам же, в самом деле, симпатизировать.

Такие акценты в случае с сухим законом не расставить, хотя Хиллкоут подчеркивает «классовый» смысл сюжета. Преступный закон извратил крестьянскую суть Бондурантов, только и мечтающих вернуться к честному труду, что выжившие и делают в эпилоге. Он не только кажется чистым издевательством то ли над героями, то ли над зрителями, но и провоцирует новые вопросы. «Отвоевавшись», братья отказались от привычки кастрировать одних своих врагов и посылать их причиндалы в банке с виски другим? Это у них, вообще, было благоприобретенное или врожденное? Если благоприобретенное, то, что, власть их такими сделала? Конгресс, Уолл-стрит, суфражистки с протестантами? А если врожденное, то такое изуверство – органичное ли свойство именно крестьянской натуры? Или все люди – звери? Тогда почему Рейке выставлен самым зверским зверем?

С эстетической точки зрения именно Рейке – альтер эго Хиллкоута. Рейке совмещает приятное с полезным: и выполняет общественно важную миссию, и больно людям делает без особой нужды. Так и Хиллкоут: разрушает, что общественно значимо, красивые мифы о грязной истории, и делает без особой нужды если не больно, то тошно зрителям. Честно говоря, они с Кейвом – садисты. «Показать все, как было» – отличное алиби для кровавых аттракционов. Из «Предложения» можно было узнать, как выглядит человек, которого засекли девятихвосткой, и что будет с головой, если в нее попадет тяжелая пуля из допотопного ружья. Из «Самого пьяного округа» – как разъезжается горло, перерезанное от уха до уха, и что можно сделать с лицом оппонента, если умело владеешь кастетом.

Беда в том, что показать, «как все было», невозможно по определению. Кино вообще не для того предназначено. Шок от самой натуралистической сцены снимает напоминание о том, что герои истекают клюквенным соком, да и вообще не настоящие. Ну, были такие Бондуранты, увековеченные внуком одного из них в книге, которую Хиллкоут экранизировал. Но и книга претворяет реальность. И к «самому делу» можно только бесконечно приближаться, отдирая от реальности приросшие к ней мифы, но создавая при этом мифы новые. Это касается чего угодно: хоть сухого закона, хоть Дикого Запада, хоть Великой Отечественной, хоть французского коллаборационизма. Делать это «чистыми руками» так же трудно, как бороться с мафией в лайковых перчатках, но у Рейкса как-то получалось. Получилось и у Хиллкоута: как ни старался он испортить ощущение достоверности эпохи, до конца это у него не вышло. Ну а то, что он садист, так, как говорилось в фильме «В джазе только девушки», великой комедии об эпохе сухого закона, «у каждого свои недостатки». Социально опасны как раз люди, пытающиеся чужие недостатки исправить.