Кино. Потоки. «Здесь будут странствовать глаза…»

Только теперь Коктебель оказался клиникой клана
Хилого, чье ремесло кланяться, клянчить и клясть,
Но милосердия нет у горы Клементьева; имя
Немилосердное нам напоминает клеймо,
Чтобы постыдный ожог считался здоровым загаром,
А киммерийский капкан капищем каперсов слыл,
Даже свидетельствуя, что свой сокрушительный климакс
Гея, матерь земли, переживает еще,
В судорогах породив Элладу и Киммерию,
Обворожительный Кипр и обольстительный Крит,
Но в состоянье критическом разве родился Пракситель
Или Пигмалион? Властвует лишь Дионис
Кризисом, и потому еще содрогается кратер,
Клитор вакханки Земли, и запоздалый оргазм
Гаснет веками, пока вторгается звездное небо
В лоне, где камни поют, но приближается спад;
Для Человечества СПИД, а для земли увяданье
В бездне бесстрастной, куда ветхие веды ведут,
Не запрещая волнам заклинать прибрежные камни,
И замирающий клич каяться квелым велит.

Как утверждает Роза Брайдотти, «на меня, женщину, напрямую и в моей повседневной жизни влияет то, что было сделано с темой женщины; я заплатила своим телом за все метафоры и образы, которые наша культура сочла подходящими для создания женщины». Феминистская география, привлекая аргументы из постструктурализма и психоанализа, опознает в мужской пространственности «маршрут замалчивания, а не поиска»[169]. Это не география гендера, а гендер географии. Сконструированная мужским взглядом женщина – это маскулинистская фантастическая фигура, «мы [женщины] постоянно сталкиваемся с этим изображением, но нам совершенно не нужно узнавать себя в этом»[170].

Роуз и ее единомышленницы подвергают сомнению прямую корреляцию между концептуализацией пространства и дихотомией мужественности-женственности. Она выступает против упрощенных пространственных оппозиций, ведь пространства слишком сложны для типологизации. Она вводит понятие «феминистских карт», которые являются множественными и пересекающимися, временными и изменчивыми, чувствительными к разнообразию географии гендера. Пространства, по её словам, «образуют многомерную путаницу многих социальных систем, каждая из которых обладает своей собственной пространственностью; некоторые пересекаются, некоторые автономны, некоторые дополняют друг друга, а некоторые противоречат друг другу, и все они изменяются исторически и географически» [171].

В одной из важнейших для феминистского дискурса о пространстве работ «Space, Place and Gender» Мэсси по своему следует линии пространственного поворота. Её основные тезисы: пространство – социальный конструкт. Социальное сконструировано пространственно. В пространстве сосредоточена власть, как реальная, так и символическая. Социальное пространство может состоять из конфликтующих пространств: это никогда не одно пространство, а множество пространств. При этом вводится понятие «пространственной геометрии власти» в отношении «дифференцированной мобильности» (преимущественно чему, кстати сказать, и посвящена «Комедия ошибок» в целом). То, с какой степенью свободы человек может передвигаться, то есть быть мобильным, отражает властные отношения в обществе. Концепция Мэсси охватывает многочисленные пространственные характеристики сложных сред / мест, где мобильность людей дифференцирована и переплетена с властью и властными отношениями. Пространство тут выдвигается на передний план для понимания социальной реальности множественных пространственных объектов[172].