Киноантропология XX/20

Один из мастеров такого кино, кинорежиссёр Сергей Юткевич, тридцать лет спустя, оглядываясь в прошлое, писал: «Я не устану повторять, что определение кинематографа конца 20-х только как эпического неполно, что в этот период существовало «второе кино». В нём были конкурирующие между собой и друг с другом взаимодействующие направления. Питерское – радикальное, эксцентрическое, по сути антибытовое и апсихологическое. Московское – бытоутверждающее, психологическое, реалистическое, традиционное. Питерец Эрмлер облучался московской эстетикой благодаря тому, что главным его актёром стал мхатовец Никитин. Червяков, закончив московскую киношколу, но до поры живший и снимавший в Питере, синтезировал лучшее из обоих направлений. Сергей Юткевич, работавший в театрах Москвы и здесь дебютировавший в кино, не только по рождению, но и по эстетическим предпочтениям, настоящий питерец. Зато какие роскошные москвичи по всем статьям Протазанов и Барнет, да и Роом, в Москве родившийся только как кинематографист! Их общими усилиями «второе кино» обеспечило экранному искусству новые способы описания и механизмы анализа, новый язык. Содержательность непривычно долгих актёрских планов, дающих возможность наблюдать за предигрой, вызреванием исполнительских эмоций. Соотнесение первого и второго планов, в которых проработана среда и дышит атмосфера. Внутрикадровый монтаж, осуществляемый не после съёмки, не ножницами и клеем, а в самом её процессе движением кинокамеры, а если нужно, и не одной. Шкловский писал: «Абрам Роом один из первых замедлил показ человека в кино». И это касалось не технологии, не формотворчества, но было новым словом в экранном человековедении. Только со временем пришло понимание значения, достоинств, открытий «второго кино». А в 20-е годы… Зато сейчас обращение к истории «второго кино» позволяет перешагнуть границы искусства, выйти к социальным и культурным проблемам эпохи 20-х годов, даже коснуться личных воспоминаний, размышлений, переживаний.

Юткевич назвал это кино «вторым», имея в виду не хронологическое, а эстетическое первенство историко-революционного кино. Так выстраивалась табель о рангах для идеологов, руководителей кинематографа, критиков. Было оно пасынком в плане финансирования, получая самые скромные бюджеты: «Катька – Бумажный ранет» и «Братишка» – по 28 тысяч рублей, «Ухабы», «Парижский сапожник», «Кружева» – по 40 тысяч. В то время как на коммерческие боевики не скупились: 80 тысяч на «Поцелуй Мэри Пикфорд», а на фильм «Декабристы» – так все 340 тысяч. Именно фильмами «второго кино» жертвовали в первую очередь, когда проводились «чистки» кинофонда. Можно сказать, именно с их помощью «причесали» страну, пуская смытую плёнку на гребешки. Так же, как страну «покрыли» с помощью такой же «второй литературы», когда всё, что оставалось от сожжённых книг, шло на производство рубероида для кровли. Кинокритик не из последних Борис Алперс, образованный, талантливый, именовал «второе кино» «мещанским жанром», «драмой ханжонковского образца».

Центром «второго кино» стал человек постреволюционной действительности: её герои и антигерои, воплощение прошлого и настоящего, олицетворение разных классов, горожанин и крестьянин, мужчина и женщина, ребёнок, юноша, старик. Это была попытка провести экранную перепись населения 20-х годов по всем параметрам: ценностному, социальному, тендерному, возрастному. Кадры кинохроники вторили актёрским портретным планам. Вот мелькнули лица девушек, похожих на юных Веру Марецкую и Валентину Попову.