Киноантропология XX/20

В 1918 году Юлий Мартов (Цедербаум), лидер русских меньшевиков, непримиримый критик большевиков, писал: «Думаю, что лет 15 такого режима достаточно, чтобы люди покрылись шерстью и залаяли». Сам он не прожил эти полтора десятка лет, тяжело болел и скончался в 1923 году, не дожив до 50. Как раз в середине 30-х страну посетил французский писатель Андре Жид, написавший по следам визита разоблачительную книгу «Возвращение из СССР» и был в ней такой приговор: «Скоро от народа останутся палачи, выжиги, их жертвы». Нет, не все потеряли человеческий облик, остались и люди, защитившие себя и своих детей от хамодержавия советского режима нравственностью, культурой, верой, традициями.

Такими были и самые близкие мне люди, мои родители. Отец и мать подростками встретили революцию: в 1917 году ему было 15 лет, ей – 13. Их юность и становление пришлись на20-е годы. Их разделяло больше, чем два года разницы в возрасте: место рождения, среда, а главное, отец был старше на целую войну, нелегкое деревенское детство, отрочество «в людях». Опубликованная биография моего отца начинается так: «26 марта 1901 года в небольшом селе Заборье, Мстиславского уезда Смоленской губернии, в семье крестьянина Ивана Феоктистовича и Анны Ильиничны Гращенковых родился первенец, названный Николаем». Недавно мой двоюродный брат Виктор Георгиевич Гращенков передал мне старую фотографию, где в мальчике, по виду 5—6 лет, я сразу узнала отца, потому что увидела себя ребёнком (манера держать руки, голову). И тут же рядом крупный красивый мужчина в жандармской форме – Гращенков Лев Феоктистович. Брат говорит, что это и есть наш дед, в 1917 году уехавший в деревню и женившийся на вдове Ивана, брата, умершего ещё в 1908-м (как писал в своей автобиографии отец). Не скрою, мне больше по душе быть внучкой крестьянина, вернувшегося на землю после службы в киросирском полку, а не жандармского чина, но предков не выбирают. В общем, если по материнской линии я знаю свою родословную хотя бы до прабабушки, то по отцовской не знаю даже деда. Многие ветви на моём генеалогическом древе, этом чудо-дереве жизни, оказались обрубленными. Вот оно тавро 20-х годов. Если мой отец действительно участвовал в этом социально-семейном «маскараде с переодеваниями», понимаешь, что на это его вынудило время. Что могло ждать сына жандарма в 1917-м? Если не физическая расправа, то социальная, несомненно: участь «лишенца» без права на высшее образование, жизнь с позорным клеймом.

Отец с детства мечтал учиться, освоил грамоту, превосходно окончил церковно-приходскую школу и двухклассное училище. Когда мать отдала его «в люди», в богатое поместье «казачком», его главной обязанностью стало чтение книг престарелой помещице. Началась Первая мировая война. Такого массового движения на фронт детей и подростков, такого героического их участия в боевых действиях не знала ни одна из воюющих стран – только Россия. Решил добровольно уйти на войну и отец, когда ему исполнилось тринадцать лет, тем более что он слышал: георгиевских кавалеров принимают в университеты без социальных ограничений и без экзаменов.

Мальчишка, прекрасно ездивший верхом, умеющий ходить за лошадьми, смелый, смышленый, грамотный был находкой для Ардагано-Михайловского 204-го полка, где он стал конным разведчиком. Он всё получил: за храбрость – Георгиевский крест, тяжёлое ранение, полгода госпиталя и среди многих незабываемых впечатлений – одно, которое стало судьбоносным. Самым страшным новым оружием массового поражения были тогда отравляющие вещества. И вот однажды раздался душераздирающий крик: «Газы! Газы!» Командир разведки (грузинский аристократ, выпускник университета, химик) дал неожиданную команду: «Спешиться, сорвать портянки, долой шаровары…» Так он спас своих солдат, а поражённому отцу объяснил, что это не чудо, а свойства мочевины и что-то ещё добавил о спасительной силе науки и знаний. Тогда и родилось решение стать врачом и быть учёным. Когда в 1917 году отец вернулся в родные места с фронта в отпуск, его избрали секретарём волостного Совета солдатских и крестьянских депутатов, а в конце года он стал командиром взвода милиции и членом коллегии Губернской ЧК. И это в 16 лет! Год спустя он вступил в партию большевиков. Не раз уходил за линию фронта, выполняя секретные задания, в том числе под вымышленными фамилиями. Одну из них – Пропер (немецкое «чистый, аккуратный») – он добавил к настоящей фамилии, как это тогда делали многие партийцы. Только в середине 30-х в связи со сложным политическим статусом Германии приставка в фамилии исчезла, но, помнится, что при поступлении старшей сестры в школу документы пришлось выправлять.