Киноантропология XX/20

Режиссёр кулешовского круга, его ученик Леонид Оболенский, взявшись за сценарий «Альбидум», пригласил Родченко как художника-постановщика и художника по костюмам. Благодаря костюмам, сшитым по его эскизам, безошибочно считывалась социальная принадлежность персонажей: молодые советские учёные, английский кооператор, старый спец и новый бюрократ, американская шпионка и миллионер. Столь же разнообразны были построенные декорации: опытно-показательная станция и капиталистическая биржа, совучреждение и заокеанский дансинг, колхозная контора и жилище агронома. На киностудии «Межрабпом» экспериментам Родченко дали зелёный свет. Вот он построил выкрашенную в чёрный цвет декорацию. Но операторы Г. Кобалов и Л. Косматов, сколько ни бились, не смогли её осветить, ведь они впервые столкнулись с таким колористическим решением. Вот в поисках особого впечатления от сцены в американском дансинге художник взялся цветными карандашами подкрашивать кадры, снятые на негатив. Эта большая массовая сцена под настоящий живой джаз привлекла внимание коллег – посмотреть, а может быть, и потанцевать пришли Барнет, Васильчиков, первоклассный, страстный танцор Пудовкин.

По приглашению своего ученика Леона Леткара снять вместе неигровой фильм «Химизация леса» Родченко выезжает в Костромскую область. В письме жене он пишет о трудностях и радостях съёмок: «Работаем бодро. Очень интересен канифольно-скипидарный завод, построенный по проекту Виктора Веснина». Вот в какое захолустье шагнул конструктивизм. А на календаре уже 1930-й, год смерти Маяковского и начала конца «левого» искусства. А у Родченко столько кинозамыслов, оставшихся в бумагах и свидетельствующих о стремлении снимать самому кино экспериментальное, далёкое от социальной злобы дня. Рассказать любовную историю на экране жизнью рук мужчины и женщины, одних только рук. Создать драму жизни одними крупными и сверхкрупными планами человеческих лиц. Сделать главным героем фильма один какой-нибудь ходовой предмет, червонец, например, и без участия человека рассказать интересную человеческую историю.

И как последнее прости кинематографу Родченко уже в 1945 году оформляет фотоальбом «Киноискусство нашей Родины», в котором ему по большому счёту не нашлось места, достойного масштабу и многогранности дарования.

Николай Робертович Эрдман родился в 1902 году в Москве в семье обрусевших прибалтийских немцев. Окончил коммерческое училище. Год служил в Красной армии. В 17 лет начинал как поэт, примкнувший к имаженистам. Но слава к нему пришла как к драматургу. Он писал блестящие скетчи для театров малых форм, для эстрады. В 1925 году Мейерхольд поставил его сатирическую комедию «Мандат». Спектакль стал одной из визитных карточек ТИМа и прошёл на сцене 350 раз. Десятки других театров в СССР и за рубежом поставили эту пьесу. Три года спустя эрдмановского «Самоубийцу» одновременно репетировали два таких разных театра, как тот же ТИМ и МХТ. Цензура наложила запрет на обе постановки.

Внешность Эрдмана была обманчива: мечтательное выражение больших тёмных глаз, ямочка на подбородке, лёгкое обаятельное заикание, снисходительно-ироническая манера обращения. И этот романтический герой-любовник стал одним из самых умных, проницательных, безжалостных критиков советской действительности. И пусть кинематографу от его таланта сатирика перепало во вторую очередь, после театра, меньше, чем театру, но и это было талантливо, существенно. Сценарии он предпочитал писать в хорошей компании: «Турбина №3» с Адрианом Пиотровским, «Проданный аппетит» и «Посторонняя женщина» с Анатолием Мариенгофом, «Дом на Трубной» вообще был написан «квартетом». Только сценарий «Митя» – его единоличное творение. Также «в содружестве» с Владимиром Массом в начале 30-х Эрдман был арестован в киноэкспедиции, на съёмках фильма по их сценарию «Весёлые ребята». Они с Массом были «весёлые ребята», ничего не боясь, писали умные, злые политические басни и пародии. Эрдман получил три года ссылки, поражение в правах. «Минус столица и крупные города» после освобождения. Это не помешало ему стать лауреатом Сталинской премии в 1941 году за любимый фильм вождя «Волга-Волга».

Историк кино Жорж Садуль назвал Станиславского «косвенно… отцом русского кино», и это было справедливо, потому что Московский художественный театр стал настоящей оранжереей по выращиванию актёров и режиссёров для кино Серебряного века. С этой позиции «косвенно… отцом кино» советского периода должно назвать Мейерхольда, потому что через его московские и питерские учебные мастерские, через его театр прошло новое поколение актёров и режиссёров.

Один из учеников назвал Мейерхольда, как когда-то именовали русского князя, «Всеволод – большое гнездо», откуда высоко в большое искусство поднялись многие, в их числе актеры и режиссёры кинематографа – Эйзенштейн, Роом, Юткевич, Пырьев, Экк, Охлопков, Ильинский, Штраух, Гарин, Репнин, Жаров, Мартинсон, Самойлов, Боголюбов, Тяпкина, Свердлин – а также критики Херсонский, Алперс.