Еще Чхве возили по музеям. Музеи великий вождь обожал.
Он их понастроил кучу – в Северной Корее есть даже Музей строительства Музея строительства метро. Большинство находятся в Пхеньяне – среди них Корейский музей искусств, где экспонируются исключительно полотна Ким Ир Сена и Ким Чен Ира, – но в описываемый период несколько музеев строили в других провинциях – в том числе Музей американских военных преступлений в уезде Синчхон, до отказа набитый «исторически достоверными» живописными изображениями жестокостей американской армии во время войны 1950–1953 гг.: на этих полотнах американцы стреляют детям в головы, натравливают диких собак на невинных крестьян, заживо сдирают с людей кожу, жгут их на кострах, медицинскими пилами снимают им скальпы и гвоздями прибивают им на лбы плакаты с капиталистической пропагандой. Все американцы бледны, длинноносы, и глаза у них сверкают дьявольским весельем. Разумеется, ни одной фотографии в музее нет. Чхве возили в Музей Корейской революции, посвященный предкам Ким Ир Сена, и в Музей победоносной войны за освобождение Родины, где поведали, что Северная Корея выиграла Отечественную Освободительную, как здесь выражались, войну, и показали фотографии, на которых американские военные вывешивают белые флаги из окон грузовиков (снимали это во время первых переговоров о перемирии в Кэсоне, когда командование ООН поддалось уговорам Северной Кореи и прибыло на место с белыми флагами в знак мирных намерений). Потери Северной Кореи в музее преуменьшались, вражеские потери преувеличивались, а участие в конфликте Китая и Советов замалчивалось. Ближе к концу года Чхве свозили в только что отгроханную Ким Чен Иром Выставку дружбы между народами, которая открылась в августе и, согласно хвастливым заявлениям Центрального телеграфного агентства Кореи, была возведена всего за три дня. Для защиты от ядерного удара здание построили из освинцованного бетона; экспозиция состояла из даров, преподнесенных Ким Ир Сену зарубежными сановниками, «доказательств безграничной всемирной любви и уважения к великому вождю». В числе центральных экспонатов были пуленепробиваемый лимузин, присланный Иосифом Сталиным, бронированный вагон от Мао и чучело крокодила-официанта с чайным подносом, подаренное коммунистами Никарагуа. В дверях посетителей обыскивали солдаты с посеребренными автоматами, всем полагалось кланяться портрету Ким Ир Сена и надевать на обувь одноразовые бахилы, дабы не запачкать пол.
Воспитанием Чхве, как она это называла, занималась и ее куратор. Хак Сун превозносила великого вождя и его достижения, не закрывая рта. Каждый день звала Чхве к фортепиано – учить новые песни, прославляющие Ким Ир Сена и Ким Чен Ира. Вскоре приехали какие-то люди, попросили Чхве выступить по радио, сказать, что она добровольно приехала в Северную Корею, «под крыло великого вождя», – Чхве отказалась. Они на нее не давили – у нее сложилось впечатление, что они хотели скорее подольститься, чем запугать. В один прекрасный день в гостевом флигеле поселился человек, который в первый день забрал у Чхве загранпаспорт и удостоверение личности. Звали его господин Каи, и был он сотрудником Следственного отдела Министерства госбезопасности. Он объявил, что назначен наставником Чхве, и с того дня контролировал ее жизнь и надзирал за идеологическим перевоспитанием. Ей вручили трехтомную биографию Ким Ир Сена и велели читать вслух. Чхве спотыкалась, продираясь сквозь странные термины и витиеватое подобострастие.
– Старайтесь лучше, – сказал Каи.
– А нельзя почитать про себя?
– Нельзя. Читайте вслух.
Она штурмовала это сочинение по два часа каждый день. Кан регулярно требовал заучивать пассажи и декламировать их наизусть. Чтение продвигалось медленно, книги пухли от подхалимажа, и к концу третьего тома Чхве добралась лишь через два месяца. «В каждой главе восхвалялся Ким Ир Сен и его предки», – вспоминала она потом. Отец Ким Ир Сена, утверждали авторы, был «отважным патриотом», мать «трудилась на благо армии, сражавшейся за национальную независимость… [жила] ради сына и освободительной борьбы», а сам Ким Ир Сен изображался солнышком, что благосклонно сияет над всей Кореей. Какой-то абсурд, считала Чхве. Она еще не знала, что всем северокорейским детям задавали читать трехтомник в школе и заучивать фрагменты еще длиннее; им говорили, что каждое слово в этой книге – бесспорная правда.