Киномысль русского зарубежья (1918–1931)

Во всех прежде виденных мною кинематографических воспроизведениях путешествий по Африке поражало меня всегда, что и люди, и звери ничем не заняты, как только пищей. Там все едят: люди едят, гиппопотамы едят, птицы едят… Говорят, животных легче снимать, когда они заняты пищей, и потому им подбрасывают. Но это очень однообразно и малоинтересно. В этом фильме было большое разнообразие интересов. И гораздо интереснее того, как едят, было видеть, как пища приготовляется. При этом нам была показана туземка, которая, стоя на коленях, растирает просо; и тут же после этого была показана каменная египтянка из флорентийского музея, которая за две тысячи лет до Рождества Христова в совершенно одинаковом положении растирала такие же просяные зерна…

Такое же совпадение с древним Египтом видели мы и в положениях танцующих женщин. Наблюдение это облегчено было замедленным движением. Вы любите, видали когда-нибудь на экране замедленное движение? Мало знаю зрелищ столь восхитительных. Однажды я видел таким образом изображенное укрощение в Мексике диких лошадей. Всадник сидит на лошади, а лошадь под ним неистово брыкается. Каждый эпизод этого брыкания был представлен по два раза: один раз в действительной скорости, другой раз в замедленном. И вы не можете себе представить красоту этого конского движения, когда вместо неистовства является плавное спокойствие. Так же показали нам тех черных пляшущих женщин, и мы увидели, как прекрасна в своем «примитиве» древняя мать-природа…

Мы видели этих древних и вместе наивных детей, как они стоят перед вертящейся машиной снимающего их кинематографа, – сколько любопытства, сколько радости, как раскрывались эти не запыленные культурной пылью глаза… И была в них известная гордость. Да и как не быть? Вспомнилось мне, как в деревне у нас один художник писал портрет одной дамы. Надоело ей позировать: «Ну, знаете, лицо вы кончили, а уж для платья, для шали возьмите кого хотите». И вот вижу, идет наша буфетная Дуняша в шелковом платье, с пестрой шалью на плечах. «Ты куда это разоделась?» – «А меня Артемий Петрович позировать будет». И в улыбке тех черных женщин и детей я узнавал горделивое удовлетворение, говорившее в глазах Дуняши, когда ее «позировали»…

Мы испытали всю разнообразную прелесть той природы. Если вы не видели «море пустыни» и по этому морю, где ничего нет, две глубокие колеи только что прошедшего автомобиля, вы не видели одной из великолепнейших, в простоте своей красноречивейших картин завоевательной силы человеческого духа… Какой красивый способ обозначать пройденный путешественником путь: на экране карта Африки, и вдруг на этой недвижной карте у какого-нибудь города появляется черная точка, и из нее проявляется чернильный канал до другого города – это пройденный путь. Таких путей было четыре, они сошлись на острове Мадагаскаре…

Как прекрасны по гладкой пустыне проходящие караваны! Как это так выходит, что обычай в силу необходимости складывается известным образом и сам собой осуществляет картину? Но ведь немыслимо даже представить себе караван в горах Швейцарии… между Люцерном и Лозанной!.. Все картины, в пустыне развертывающиеся, прекрасны, хотя и лишены, казалось бы, существеннейшего условия картины – не обрамлены…

Да, когда думаю о ситроэновском фильме «Черное путешествие», вижу либо голую пустыню и по ней две колеи, либо девственный лес, и валится под топором черных людей гигантское дерево, в падении своем рушащее вокруг себя другие, большие, но перед ним маленькие деревья, чтобы открыть проезд белому человеку…

Пустыню заселить, лес опустошить. Так движется цивилизация по пути водворения равновесия…

Печатается по: Последние новости (Париж). 1926. 23 июля.

Юлия Сазонова «LA CROISIÉRE NOIRE» [320]

Воспевая европейский гений, Поль Валери считает основным его свойством жить вне той физической среды, для которой он создан, жажду нарушить законы бытия и подчинить их своей мечте. Эта формула могла бы служить эпиграфом для описания недавней победы европейца над новой стихией – стихией пустыни. Колеи, которые прорезают автомобили Ситроена в песке Сахары, кажутся знаком этой победы, одержанной мечтою над законами природы. Фильма «La croisiére noire», вырезанная из тридцати тысяч метров, снятых во время поездки Миссии Ситроена вглубь Африки, добросовестно передает отдельные увлекательные моменты путешествия – красоту пейзажа с гигантскими деревьями, дивными реками и озерами, стада вольных слонов и гиппопотамов, охоту на львов, фантастическую страну лилипутов, куда, как новые Гулливеры, попадают путники, и бесконечное разнообразие туземных нравов и обычаев. Коренные дефекты кинематографической техники все же сказываются в этой фильме, мешая общей прелести впечатления.