Киномысль русского зарубежья (1918–1931)

Он прибег к тому, что составляет исключительно материал кинематографа: движение во всевозможных его проявлениях, исчезновение, свет и тень, верх и низ, падение и взлет, расхождение из точки и слияние в точку, движение на зрителя, движение от зрителя, то есть надвигающееся и убегающее, фигуры, растущие и развивающиеся по принципу центробежности или центростремительности, и пр. и пр. Привлечены в качестве вещественного материала отчасти элементы природные, как вода, пена, брызги, отчасти материал обработанный – мука, тесто, стекло. Наконец, привлечены к участию такие свойства, как прозрачность, непроницаемость, винтообразность эксцентрическая и концентрическая.

Выдающиеся моменты этого зрелища: силуэты деревьев (преимущественно пирамидальных тополей и плакучих ив), выступающих то черными на белом фоне, то наоборот. Перерождение черного в белое и наоборот совершается тут же, на глазах. Это один из самых красивых моментов, можно сказать – романтический момент в фильме, которую в общем можно охарактеризовать как геометрическую.

Очень интересный случай удвоения и умножения образов получился в картинах, где сопоставляются в разных положениях зеркала. Здесь неисчерпаемые возможности. Картины дробления, преломления до бесконечности, ухождения в какие-то непонятные миры. Перспективы линий и углов… Царство отражений и действующих в них законов: обратные пропорциональности и квадраты расстояний… Это было достигнуто путем постоянной перестановки зеркал и постановки новых под разными углами. Для того чтобы не были видны руки управлявших зеркалами людей, они действовали в черных перчатках.

Совсем фантастические эффекты были достигнуты путем быстродвижущихся фонарей, бегущих с большей или меньшей быстротою в концентрическом или эксцентрическом направлении. Здесь иногда получались световые фонтаны или световые брызги, выносившие вас за пределы подлежащих наблюдению явлений природы.

В общем, получалась удивительная новизна впечатлений. Какая-то свежесть, ощущение девственных углов впечатлительности, еще не затронутых явлениями внешнего мира. Наши глаза становились снова детскими, мы ахали, как перед никогда не виданным, в котором за диковинностью достигнутого ощущали простоту способов достижения. Ведь, в конце концов, все в природе достигается исполнением природы же. Изумляться приходится, как элементарные законы природы дают такое разнообразие в применениях своих. И еще изумляться приходится, как человек этими страшными, неумолимыми законами играет, тешится, вертит ими для своей потехи. Ведь та же электрическая искорка, которую он вводит в свое жилище то в виде звонка, то в виде телефона, то в виде лампочки, то, наконец, в виде световых картин, та же искорка действует и в грозе, и в великих катастрофах, разрушающих человеческие жилища…

Понемногу начинает в зрелище действовать скорость, все сильнее и сильнее. Как раз в это время идет на черном фоне эксцентрический дождь фонарных огней. Они летят вам навстречу со зрительной быстротой, какой вы, вероятно, никогда ни испытали. И вот тут является уже отступление от «бессюжетности». Как раз когда световые точки достигли предельной густоты и скорости, когда вы получили несомненное ощущение тоннелей, тогда вдруг вас выносит на полотно железной дороги, по которому вы мчитесь, – дух захватывает, так вы мчитесь. Повороты, встречи, поперечные поезда, ощущение неминуемых столкновений. Прямо страх овладевает и растет с возрастанием скорости. В зале стоит крик, взвизги наподобие «Montages russes»[324]. С геометричностью движения, идущего от неминуемости встречи к внезапности расхождения, устанавливается геометричность переживания, идущего от ужаса перед неизбежным к удовлетворению перед избегнутым. Какой-то двойной, параллельный динамизм, физический и психологический. Захватывающий страх, следствие всегда живущего в вас чувства самосохранения, и тут же смех от никогда не дремлющего сознания нереальности того, что видим. Это впечатление было, между прочим, достигнуто тем, что снимавшие ехали с поездом под поездом… Очень едкое ощущение фантастичности при реальности обстановки. Фантастичность еще увеличивается, когда летящий поезд выкидывает вас на воду и вы летите уже не по полотну железной дороги, но по Сене. Вы узнаете Париж, правый и левый берег, знакомые мосты. Но все это в такой быстроте, что перед каждой мостовой аркою зал оглашается женским криком. Страх увеличивается, конечно, встречными пароходами, которые снуют перед вами, иногда прямо как волчки какие-нибудь…

Ощущение скорости и чувство страха растут и выходят за пределы всякой реальности, когда вдруг несется вам навстречу Эйфелева башня вниз головой. После этого что же может быть еще? Быстрота выкидывает вас в белую пустоту. Конец…