Киномысль русского зарубежья (1918–1931)

Отсутствие аппарата, который записывал бы точный ритм движений, всегда мешает кинематографу воспроизводить танцы, так как при демонстрации фильмы ритм произволен и не совпадает с ритмом первоначальной записи. Этот основной недостаток, который является одной из причин нехудожественности кинематографа, становится особенно досадным при воспроизведении обрядов и праздников дикарей, интересных именно гибкостью своего ритма; уничтожение ритмического рисунка, общекинематографическая смазанность его превращают отчетливые обряды и танцы в бесформенную сутолоку.

Второй технический недостаток кинематографа – неумение записывать длительный период движений, не перерезая его надписями, еще более неприятен: прекрасные картины путешествия мелькают на мгновение, и едва вы начинаете ими увлекаться, как вместо гиганта-жирафа или премилых человечков-пигмеев появляется аляповатая длинная надпись вроде «И розовая заря Африки осветила наутро…», которая уныло маячит перед вашими глазами до тех пор, пока окончательно не выведет вас из себя. Получается, будто вы смотрите из‐за чьих-то спин, случайно успевая увидеть тот или иной интересный эпизод. Но это всецело по вине техники кинематографа, а не съемщика, с большим вкусом делающего свои фотографии. Публика встречает рукоплесканиями отдельные героические моменты и выражает свое восхищение перед бесстрашием и самоотверженностью путешественников. Эти новые земли, открывающиеся нашему глазу, волнуют несказанно, и в переполненной зале «Мариво» невольно создается восторженное настроение одержанной победы.

Но сквозь эти восторги вскоре начинают просачиваться досадные и тревожные мысли. После великих и героических усилий что насаждает европеец в новом месте, полном разнообразия и чудес? Все тот же крошечный штампик, который он вечно таскает с собою в кармане, все ту же маленькую пуговичку, которую он готов пришить к любому месту земного шара. Честная запись кинематографа дает одну и ту же схему: изобретательность и разнообразие жизни, пока дело идет о туземцах, и убогая одинаковость форм, как только автомобили въезжают в европейскую колонию. Жизнь дикаря гибко применяется к малейшему колебанию климата и природы, изобретая с детской фантазией новые, подчас нелепые формы; в них есть всегда свое, выдуманное для данного случая, для данной комбинации условий, и на протяжении нескольких десятков километров есть иногда разительное изменение нравов и обстановки жизни. Но вот автомобили подкатываются к европейской колонии: где мы – в Монте-Карло, в европейской части Сингапура, в Австралии или в Сицилии? Все те же однажды установленные для всех жарких мест белые домики, на которых боишься увидеть вывеску галереи Лафайет[321], те же люди в белых кителях и шлемах, изобретенных англичанами для Индии. Под картинами европейских городов можно поставить безразлично любую надпись – чем не Ницца эта широкая аллея с гуляющей толпой? Какая скука и какая убогость выдумки в этом городке Мадагаскара!

Первоначальное стремление победить природу – быть сухим, когда снаружи идет дождь, – создавшее первое жилище человека, выродилось при европейском искажении в желание не замечать природы, не знать об ее переменах климата и пейзажа. Если европейцу удастся внушить туземцу свои идеалы, все живое разнообразие местной жизни кончится, как это случилось уже в Турции и всюду, где прочно оседает европеец. Тогда все будет застроено одинаковыми домиками, и идеал отельного лакея будет окончательно воплощен на земле. Нельзя будет отличить, где Африка, где Индия или Европа – будет только юг и север: на юге будут белые домики и белые шлемы чиновников, на севере большие серые дома и синие фуражки чиновников. А внутри все будет то же.

Печатается по: Звено (Париж). 1926. № 174. 30 мая.

Сергей Волконский ФИЛЬМА БЕЗ СОДЕРЖАНИЯ

Декоративная живопись в движении. Так можно бы определить фильму, которую сочинил граф Этьен де Бомон[322]. Она шла здесь, на ул. Урсулинок[323], шла в Англии и Америке. Автор этой забавной выдумки – друг всего нового в искусстве. Музыка ли, живопись, театр – все ему близко, и Орик, Пуленк, Кокто, Пикассо, Дягилев, все испытывают притяжение его гостеприимства, а также его умственного сродства. И вот он задумал фильму без сюжета, из одних только первичных элементов «кинематографического» материала.